– А у некоторых народов считалось, что смерть всегда стоит за левым плечом человека, – сказала я. – Кажется, с ней можно было даже поговорить.
– О, я это очень даже понимаю! – воскликнула девочка и, помолчав, добавила: – А маме вы можете про это рассказать?
* * *
– В основе любого страха – страх смерти, – сказала я маме Сони. – Вы что, правда не помните своего подросткового периода?
– Правда, – кивнула она. – Помню, что было что-то ужасное. Все забыла. «Женат ошибочно, исправленному верить». Зато вот уже после нашего прошлого сюда визита вспомнила, как лет в шесть, наверное, увидела на улице похороны и спрашиваю у матери: «Мама, а ты умрешь?» А она машет на меня вот так руками и орет: «Ты что такое говоришь?! Сглазить хочешь? Сиротой остаться?!» И как я бегу на даче в чулан и там плачу, плачу… и никто не приходит…
– Ага. Это был первый экзистенциальный кризис. В тот период ребенок запрашивает первые сведения об устройстве мира, и вас бы тогда устроили две-три внятные фразы. Ваша мама их, увы, не нашла. Слишком сама боялась. И вы совсем не случайно вспомнили об этом, потому что сейчас у вас с Соней эта ситуация повторяется. Только ваша Соня запрашивает не мировоззренческие и уж тем более не конфессиональные схемы, которые вы попытались ей изложить (ни одну из них к тому же не разделяя), а ваш собственный алгоритм, вашу работу с чувствами, со страхом перед черной бездной смерти. Все люди смертны, и это всем известно. Как же они с этим живут, как справляются? Как это делают самые близкие, самые понятные, самые родные? Я еще маленький и слабый (каким бы взрослым ни пытался казаться), они обязательно поделятся, утешат, научат… Ан нет, потому что они сами боятся, ведь очень часто подростковый кризис по времени совпадает с экзистенциальным кризисом у родителя…
– Экзистенциальный кризис?
– Ну да, его еще иногда называют кризисом сорокалетия.
– Мне сорок один год, – подумав, сказала мама Сони. – И я действительно боюсь. Вы говорите – смерти? Может быть, хотя до этого я для себя определяла, что старения. Ну, если ты следишь за собой (а я слежу), то ты видишь буквально каждый день, как старишься, изнашиваешься во всем. И с этим ничего нельзя сделать. И это бесит, если честно. Зачем тогда все?..
– А Соня еще напоминает…
– Да, да, мне иногда просто хочется схватить ее, и трясти, и кричать: молчи! Молчи!
– И размахивать при этом руками, как ваша мама тогда на даче…
– Да! Черт побери, да! Я не думала, но это, кажется, действительно похоже…
