– Скажите, я могу поговорить с вашей женой? Отдельно?
– Да исполать! Только уже в другой раз, наверное, сейчас младшего с физиотерапии надо забирать, мне на работу, а няню мы не предупредили.
– Да, конечно.
* * *
Ира, одна. Смотрит в пол, молчит.
– Скажите, пожалуйста, что вы сама думаете по поводу причин многочисленных заболеваний ваших детей?
– Проклятие на них, вот что.
Проклятие! Виктор меня предупреждал.
– И что с этим проклятием надо, по-вашему, делать?
– Всем вместе Господа о милости молить. А мужа гордыня гложет.
Проклятие еще раз! И что я, скажите на милость, могу с этим сделать?! Объяснить ей про «опиум для народа»? Уговорить Виктора отказаться от «гордыни»?
– А откуда же это проклятие взялось? Я, конечно, читала Ветхий завет и изначальный характер Иеговы представляю себе неплохо, но ведь с тех пор многое изменилось. В нынешние времена мне трудно представить себе бога, который ни с того ни с сего проклинал бы и наказывал разнообразными болячками маленьких детей…
– Это их родовое проклятие. С войны еще.
Еще того не легче…
– А вы-то откуда о нем знаете? Неужели Виктор вам рассказал?
– Нет, конечно. Это дед, когда уже начал с ума сходить, бабушке признался. До этого-то и он молчал. А уж она, когда Петя родился и начал болеть, мне рассказала.
– И в чем же заключается это проклятие? – чувствуя себя полной дурой, спросила я.
– Я сама приезжая, – сообщила мне Ира. – А их семья – коренные ленинградцы. Еще до революции они тут жили, на Мытнинской улице. Купцы были. И доходные дома. Потом потеряли все, в нэп опять поднялись, потом властям пошли служить. В общем, не бедствовали, соображали всегда, как приспособиться. В войну муж сразу на фронт пошел, родители его с заводом эвакуировались, а жена с двумя детьми и его младший брат-подросток (это нашего деда отец) и ихняя бабушка – как-то так получилось – остались в Ленинграде и всю блокаду тут прожили. И вот говорю же: всегда они умели приспосабливаться, а как в блокаду приспосабливались, об этом теперь и думать не хочется… В общем, выжили они все. Все, понимаете? Даже бабка старая, и маленького, двухлетнего ребенка уберегли. Когда вокруг такое было… И муж и отец с фронта не просто вернулся живым-здоровым, а исхитрился и привез из Берлина или еще откуда-то целый вагон всякого западного барахла, какого здесь, в СССР, и не видали никогда. Сказал: что ж, я воевал, мы в войне победили, надо ж нашей семье теперь как-то жизнь обустраивать. И вот тут-то бабка ихняя и выступила…
