Море Дирака [без илл] | страница 103

— Но герои часто говорят и об обиходном. О чем угодно они говорят.

— Это только так кажется, что они говорят о чем угодно. На самом деле каждое их слово…

Внезапно погас свет. И сразу же раздался лязгающий грохот. Звон как от разбитой посуды. Шипение и свист. В какой-то застывший миг Михаил видел ее смятенный силуэт и беззащитно растопыренные перед глазами руки. Комната странно накренилась. Ларису швырнуло к потолку, и она исчезла. Тотчас же вслед за этим Михаил ощутил острую горячую боль в боку и потерял сознание.

Неловко сутулясь, точно ощущая тяжесть наброшенного на плечи халата, Урманцев проскользнул в палату. Стоя в проходе между двумя рядами белых коек, он осмотрелся. Все здесь показалось ему одинаковым. Многие спали, натянув простыни до ушей, кто-то читал, лежа в пижаме поверх одеяла. У одной из коек сидела женщина. Вероятно, она только что пришла, потому что все еще вынимала из сумки пакеты и банки с вареньем. «Беда нивелирует людей», — подумал Урманцев. Он почему-то вспомнил отступление под Харьковом. Сплошной поток серых, изможденных лиц с запавшими щеками. Море грязных, выцветших гимнастерок. «Все мы были похожи тогда друг на друга, влекомые общей большой бедой».

— Валентин Алексеевич!

Урманцев вздрогнул. Над дальней койкой, стоявшей у самого окна, поднялась и вяло затрепетала в воздухе рука. Прижимая к груди большой ананас и кулек с апельсинами, Урманцев подошел к Михаилу.

Подольского трудно было узнать. Он сильно осунулся. Глаза провалились и сухо сверкали, как у спрятавшейся в угольном бункере кошки.

— Здорово, кустарь-одиночка! — пробасил Урманцев, ясно ощущая неправдоподобие взятого тона.

— Почему «кустарь»? — шевельнул губами Михаил.

— Не был бы кустарем, не лежал бы здесь. На вот… Надеюсь, тебе повезло, а то мне недавно попался ананасище пронзительнейшей кислоты… Ну, как самочувствие? Идем на поправку?

— Кажется, выкарабкался. Обещают недельки через три выписать.

— Ну вот! Видишь, как здорово! Я тут тебе две книжонки приволок, чтоб не скучно было. «Сверхпроводимость» Шенберга и «Фиалки в среду» Моруа. Кстати, тут есть одна вещица!

— У Шенберга?

— У Моруа. «Отель Танатос» называется. Сильная штука. Как в пропасть падаешь.

— Что нового в институте?

— Как всегда, ничего. День да ночь — сутки прочь. Нет, кроме шуток, ничего нового. Сначала, конечно, пошумели, покричали, а потом все утихло. Ты не беспокойся, все, как говорится, в норме.

— Расследование было?

— Ну, скажешь тоже, расследование! Так… Выяснили кое-какие детали… Ты мне лучше ответь, могла ли такая штука у вас в цирке случиться?