Подсознательная история - Евгений Юрьевич Лукин

А что ежели он даже не математик, а просто прохвост, притворившийся математиком?

М. Е. Салтыков-Щедрин

— Да вы что? — всполошился я. — К ректору в таком виде?

На мне были рабочие джинсы, заправленные в резиновые сапоги. Поверх байковой рубахи в клеточку — оранжевый дворницкий жилет.

— Сказал: в каком есть!

— Может, ещё метлу прихватить для комплекта?

Мой пролетарский юмор успеха не имел. Надменное лицо секретарши не дрогнуло.

— Нет, метлу оставьте. Рукавицы тоже можете снять.

Я избавился от брезентовых рукавиц, затем, подумав, скинул и бейсболку, сложил инвентарь в чуланчик, запер на ключ. Мы пересекли двор, и, проникнув через чёрный ход в вестибюль, двинулись вверх по мраморным лестницам медакадемии. Навстречу нам процокали две студенточки, одна в белом халате. С секретаршей они поздоровались — на ведóмого ею дворника внимания не обратили.

Ненавижу лестницы. Примерно со второго пролёта каждый шаг стал болезненно отдаваться в коленках. Сразу вспомнилось, сколько мне лет, и нехорошие предчувствия усилились.

К ректору… Почему к ректору? Если только для того, чтобы объявить о моём увольнении, хватило бы и проректора по хозяйственной части. А так как-то, знаете, не по чину. С чего бы это вдруг первому лицу академии вздумалось снизойти до разборок с техническим персоналом?

Достигли приёмной.

— Подождите здесь, — приказала секретарша и канула в тамбуре. Присесть не предложила. Да я бы и сам не посмел осквернить здешних сидений своей потёртой джинсовой задницей.

Ждать не пришлось вообще.

— Зайдите.

Зашёл. Кабинет. Большой кабинет большого начальника. У ректора (я видел его впервые в жизни) было широкое крестьянское лицо. То ли озадаченное, то ли всегда такое.

— Садитесь…

— Спасибо, я…

— Садитесь-садитесь…

Сел — и лишь тогда обнаружил, что в кабинете нас трое. Напротив меня в таком же полукресле пребывал худощавый мужчина неопределённого возраста. Ну, скажем так: моложавый. Мелковатые черты лица, бледно-серые благожелательные глаза, взглянув в которые, я мигом всё понял. Или нет. Не всё. Я не понял, какой нынче век на дворе: начало двадцать первого или конец двадцатого?

— Вот… а-а… — сказал ректор.

— Никанор Палыч, — представился незнакомец. — А вы — Непромах Валерий Степанович?

— Он самый, — не стал запираться я.

— Дворник? — сочувственно спросил он.

— Дворник.

— Работой довольны?

— В общем… да.

Благожелательные глаза опечалились.

— Конечно, конечно… — сокрушённо промямлил он. — Пенсия крохотная, а так всё же приработок какой-никакой…