Владимир Савельев не отвечал привычным представлениям о боевом летчике: невысокого роста голубоглазый шатен, худощавый, даже щуплый на вид. В разговор вступает не сразу: то ли не желает мешать собеседникам, то ли не торопится высказать свое мнение по тому или иному вопросу. Но из рассказов Сергея Кондрина я узнал, что в бою Володя всегда действует уверенно, решительно. Его отменным знаниям, собранности, постоянной готовности достойно выполнить свой долг можно было только позавидовать. В любой обстановке он выводил бомбардировщик на цель, сброшенные им бомбы точно поражали врага.
Профилакторий располагался на живописном берегу Оки, в помещении бывшего дома отдыха. Река в этом месте делает небольшой изгиб и скрывается в синей дали заокских лесов. Из наших окон хорошо виден аэродром, и все свободное время мы с нескрываемой завистью наблюдаем за его напряженной фронтовой жизнью. Почти круглые сутки экипажи поднимают в небо воздушные корабли, часто на изрешеченных машинах возвращаются с боевых заданий. Как-то сами по себе возникают у нас дружеские беседы о недавно пережитом.
В один из вечеров, когда мы все вместе наблюдали за аэродромом, Сергей Кондрин рассказал о случае, который привел его в госпиталь.
— Потеря бдительности нас подвела, — начинает он прямо с вывода. — Экипаж выполнял ночью полет по треугольнику Серпухов — Тула — Рязань. Луна еще не взошла, в темном небе мерцали только звезды. Каждый из нас занят своим делом. Он, — Сергей кивает на Володю Савельева, — производит расчеты, я веду бомбардировщик, стараясь точно выдержать заданный курс. Светящиеся стрелки приборов показывают, что все системы самолета работают нормально...
Кондрин замолкает, потом неторопливо закуривает, будто раздумывая, как продолжить начатое повествование. Чувствуется, что недавно пережитое не улеглось в его душе и волнует с прежней силой.
— Конечно, над своей территорией, когда до фронта далеко, осмотрительность не та, что над занятой врагом. Вот за эту ошибку и пришлось поплатиться... Неожиданно раздался голос радиста. Он хотел предупредить экипаж об опасности, но не успел. Длинная пулеметная очередь оборвала его доклад. На какое-то мгновение я увидел вспышку, и тут же все кругом осветилось ярким светом, машина затряслась как в лихорадке. За хвостом бомбардировщика потянулся густой дым, пламя поползло по обшивке фюзеляжа, начало подбираться к кабине. Я сдвинул на лоб очки и закрыл лицо перчаткой. Высота и скорость быстро падали, машина стала неуправляемой. Приказал экипажу покинуть самолет. В ту же ночь мы оказались в госпитале...
