Радостной была короткая встреча с друзьями, грустным — расставание с ними.
— Скоро увидимся, — заверили они меня. Но случилось так, что распрощались мы навсегда. Через несколько дней до меня дошла страшная весть: экипаж Михаила Тимошина из очередного боевого вылета на аэродром не вернулся. Очевидцы утверждали, что подбитый бомбардировщик взорвался от собственных бомб и рассыпался в воздухе. Каждый из нас сознавал, что потери на войне неизбежны, но сердце никак не хотело мириться с этой утратой. Ведь не стало самых верных друзей, с которыми я сделал около 40 дневных и ночных боевых вылетов. С ними всего несколько дней назад я делил радость по случаю высоких правительственных наград.
В те горькие часы невольно подумалось о несправедливо трудной судьбе летчиков-фронтовиков. Если, к примеру, загорелся на поле боя танк, то все, кто уцелел, могут успеть выбраться из него на землю. Их вынесут из огня, перевяжут, спасут. А у экипажа подожженного самолета мало таких надежд. В воздухе им никто не сможет помочь. Боевым друзьям остается одно: проводить печальным взглядом устремившийся к земле факел...
Никогда не изгладится в моей памяти вечер, когда мы услышали сообщение о контрнаступлении Красной Армии под Москвой. Напрягая слух, старались уловить отзвуки далекой канонады, громыхавшей от Калинина до Тулы. И, вполне понятно, как к любимой музыке прислушивались к гулу моторов бомбардировщиков. Даже строили догадки, куда и с какой задачей летят они в эти суровый морозные ночи.
Трудно лежать в госпитальной палате, когда совсем недалеко разворачиваются такие волнующие события — на земле и в небе Подмосковья с невиданной до сих пор силой грохочут бои. И наступают уже не гитлеровские полчища, а советские воины. Мы, раненые, следим за этими боями, наши сердца вместе с теми, кто отбрасывает врага на запад. Собравшись по двое, по трое, летчики, штурманы как бы перелистывают страницы своих, пока не столь уж больших, фронтовых биографий, придирчиво всматриваются в каждую их строку, как строгие судьи разбирают причины каждой удачи, каждого промаха.
Приближалась весна. В профилактории, куда меня направили из госпиталя, я познакомился с заканчивающими лечение командиром звена старшим лейтенантом Сергеем Кондриным и его штурманом лейтенантом Владимиром Савельевым. Оба понравились мне с первой встречи. Сергей даже внешностью своей сразу располагал к себе. Светлые вьющиеся волосы, живые серые глаза, едва заметные ямочки на щеках придавали его лицу выражение доброты и искренности. В остром, проницательном, но всегда веселом взгляде летчика светились и недюжинный ум, и жизнерадостность, и задор, и открытая душа.
