Но что за чудо! Проходят две, пять, десять секунд — а взрыва нет. По-пластунски отползаем к выходу, выскакиваем из ангара и, пригнувшись, бежим в безопасное место. А неразорвавшаяся тяжелая чушка так и осталась в ангаре. Не разорвались и другие бомбы, упавшие поблизости от стоянки.
На другой день наши пиротехники осмотрели и сразу же обезвредили эти бомбы. Впрочем, в последнем они даже не нуждались: вместо взрывчатки в них обнаружили речной песок. Сам по себе редкий и не столь уж значительный факт дал нам понять, что у советского народа есть друзья и в тылу гитлеровской Германии. Это они сделали так, чтобы хоть несколько бомб не взорвались, не принесли нам ущерба. Как не сказать спасибо безвестным товарищам, спасшим нам жизнь!
Однако обо всем этом мы узнали на следующий день. А когда спешили к самолету, нас ни на секунду не покидало неприятное чувство. Даже заняв места в кабинах, настороженно посматривали на злополучный ангар. Вдруг там шарахнет взрыв — и все взлетит на воздух...
Выбрасывая клубы сизого дыма, заработал сначала левый, затем правый мотор. Метель немного утихла, но метеоусловия по-прежнему остаются сложными. Маскируясь облаками, выходим в заданный район. Ударили зенитные орудия. Забурлило, заклокотало небо. Михаил Тимошин делает все возможное, чтобы не свернуть с боевого курса. Наконец бомбы сброшены. Землю заволокло черным дымом. То здесь, то там вспыхивают яркие костры. От близких разрывов снарядов машина вздрагивает словно в ознобе.
Неожиданно в лицо мне хлестнул раскаленный воздух. Треск и сильный удар раздались одновременно. Самолет заволокло дымом. Меня вдавило в сиденье. Стало нестерпимо жарко. Перед глазами поплыл розовый туман. В то же мгновенье мелькнула мысль: «Все, отвоевался!» Чувствую, как гулко застучало в висках, а на лбу выступила испарина. Резко заломило голову, туго стянутую шлемофоном. Словно каленым железом жжет ногу. По лицу потекла теплая струйка. Это кровь. Морщась от боли, ощупал онемевшую ногу. В унте мокро и тепло. Носовую часть передней кабины срезало вместе с пулеметом. Теперь на месте турели зияет дыра. Ледяной воздушный поток обжигает лицо, режет глаза. Брови и ресницы покрылись инеем. Очки разбиты.
Выполнив маневр, уходим от цели. Михаил спокоен, — значит, с машиной случилось не самое страшное. Она слушается рулей, двигатели пока тянут. Но вот левый мотор начал давать перебои, потом совсем заглох. Бомбардировщик начал терять высоту и скорость. Лицо горит от обжигающего ледяного воздуха. На руках следы крови. Их посекло осколками разрушенного остекления кабины. Острая боль в ноге и голове все усиливается, но снять унт или шлемофон в воздухе не решаюсь. Телефонная связь оборвалась. Переговариваюсь с командиром жестами, а с бортовым радистом по пневмопочте. По радиополукомпасу пытаюсь настроиться на приводную станцию аэродрома.
