После полуночи небо очистилось от туч. Второй вылет в эту ночь наш экипаж выполняет в качестве фотоконтролера результатов удара. В чреве самолета кроме зажигательных и фугасных бомб были подвешены ФОТАБы.
Мы снова над целью. Над Брянском гарь, марево. Остервенело бьют зенитки. То слева, то справа от нас ночную темень вспарывают трассы пуль ночных истребителей врага. Ведущий прожектор с мощным зеркалом продолжает захватывать то один, то другой самолет, как бы распределяет цели между группами менее мощных своих помощников, по лучам которых сосредоточивался прицельный огонь. Вот уже второй за эту ночь бомбардировщик, подобно фейерверку, рассыпался в воздухе огненными всплесками. Там, где он только что был, появился на какие-то мгновенья огромный огненный шар. Но один из наших самолетов стремительно снижается на малую высоту и серией бомб накрывает коварный прожектор. Это был разумный и расчетливый маневр. Как мы все были благодарны за выручку! Потом мы узнали, что это сделал экипаж Славы Опалева. Да, законом его боевой жизни всегда было суворовское правило: сам погибай, а товарища выручай.
Железнодорожный узел в плену огня и дыма. Это горят и рвутся цистерны с бензином. На первом заходе бросаем фугаски. Делаем маневр на фотографирование. В районе цели наших самолетов уже нет. Главный козырь воздушного фотографа — внезапность — нами потерян. Весь огонь фашисты сосредоточили на одиночном корабле. Кажется, что пройти огненную завесу невозможно. Наступил тот момент, когда надо в считанные секунды принять единственно правильное решение. И, как бывает в критические минуты жизни, оно пришло неожиданно. Направляем самолет в спасительное окно среди разрывов.
После снижения выполняем горизонтальный полет, чтобы сбросить фотобомбу. Отверни в сторону, измени чуть-чуть высоту или допусти маленький крен — нужного снимка не будет. Через мгновение яркая вспышка озарила местность. Еще несколько секунд прямолинейного движения на боевом пути, и фотоаппарат сделал свое дело. Теперь быстрее на аэродром. Самолет, меняя направление, стремительно теряет высоту. Когда до земли осталось метров четыреста, Василий Борисов выравнивает машину и берет курс на восток. Пробоина в левой плоскости издает странный свист, усиливающий наше нервное напряжение, моторы работают с перебоями, как говорят моряки, «враздрай», и бомбардировщик летит словно немного приплясывая.
Домой возвращаемся в предрассветных сумерках. Осматриваюсь вокруг и вновь убеждаюсь: нет зрелища красивее утреннего неба, видимого с самолета. Из-за горизонта веером тянутся золотистые лучи еще не выкатившегося солнца. По долинам и балкам расстилается белый предутренний туман. Самолет мчится уже на малой высоте.
