– А теперь послушайте, – серьезно сказал Трент, когда все расселись. – Слушайте!
И он прочел меню:
«Горячее:
Говяжий суп по-парижски;
Сардины а-ла Пер-Лашез с белым вином;
Свежая говядина ассорти с красным вином;
Консервированная фасоль а-ля Шассе-пот;
Консервированный горошек Гравелот;
Картофель.
Закуски:
Холодная солонина а-ля Тье;
Тушеный чернослив а-ля Гарибальди.
Десерт:
Чернослив сушеный;
Белый хлеб;
Смородиновое Желе;
Чай, кофе, ликеры.
Трубки и сигареты».
Фэллоуби отчаянно зааплодировал, и Сильвия подала суп.
– Разве это не восхитительно? – счастливо вздохнула Одиль.
Мари Герналек с восторгом потягивала суп.
– Не скажешь, что это конина. Очень похоже на говядину, – прошептала Колетта Уэсту.
Закончив, Фэллоуби принялся поглаживать подбородок и прожигать супницу взглядом.
– Добавки, старина? – осведомился Трент.
– Мсье Фэллоуби уже сыт, – объявила Сильвия. – Остатки супа приберегу для консьержки.
Фэллоуби сосредоточил внимание на рыбе. Сардины, только что с углей, имели большой успех. Пока остальные ели, Сильвия сбегала вниз и отнесла суп старой консьержке и ее мужу. А когда она, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, скользнула на свой стул, счастливо улыбнувшись Тренту, тот встал. И за столом воцарилось молчание. Он бросил взгляд на Сильвию и подумал, что никогда еще не видел ее такой прекрасной.
– Вы все знаете, – начал он, – что сегодня моей жене исполняется девятнадцать лет…
Фэллоуби принялся с энтузиазмом раскачивать над головой свой бокал, к ужасу Одиль и Колетт, своих соседок, а Торн, Уэст и Герналек трижды успели наполнить бокалы, прежде чем стихла буря аплодисментов, которые вызвал тост в честь Сильвии.
В честь именинницы трижды наполнились и осушились бокалы, и снова поднялся Трент:
– А теперь выпьем за республики-близнецы: Францию и Америку!
– За республики! За республики! – загудели все разом и выпили вино под крики: «Да здравствует Франция! Да здравствует любовь! Да здравствует нация!» Затем Трент, улыбнувшись Уэсту, произнес новый тост:
– За счастливую пару!
Сильвия наклонилась и поцеловала Колетт, а Трент поклонился Уэсту. Говядину съели в относительном спокойствии, и когда отложили часть для стариков-консьержей, Трент воскликнул:
– Выпьем за Париж! Пусть город восстанет из руин и сокрушит захватчиков!
И вновь раздались радостные крики, заглушив на мгновение монотонный стон прусских пушек.
Наконец зажгли сигареты и трубки. Трент прислушался к болтовне, прерываемой всплесками женского смеха и тоненьким хихиканьем Фэллоуби, и сказал Уэсту:
