«Малыш Джонни-Попрыгун» - Кристин Морган

Первым, кто признался, что видел пацана, был Муллинз. Он сказал об этом так, будто ожидал, что его высмеют, будут ржать всем лагерем… или решат, что он напился и начал травить какие-то безумные байки.

Так или иначе, мы все его видели.

Все видели, и количество таких свидетелей было достаточным, чтобы быть правдой. Ничем, кроме как удивлением, описать своё первое впечатление мы не могли. Он просто и с печалью в глазах смотрел на нас, когда сержант Льюис подобрал его из придорожной вирджинской грязи.

В тот день лил сильный дождь. Он прибил к земле дым и пепел, но вместо него поднялись клубы пара. Наши тела также исходили паром, когда дождь смывал кровь с наших грязных лиц. В воздухе стоял тяжелый запах мокрой шерсти, смешанный с острым запахом пороха и гнилой вонью смерти.

В этой смерти было какое-то потускневшее достоинство. Как и во всей войне. Можно говорить о гордости, о боге и славе, развевающихся знаменах, гремящих барабанах, блестящих на солнце кавалерийских саблях, мушкетах… но что остается после битвы?

Смерть.

Искривленные конечности и остывающие тела. Застывшие взгляды. Какого бы цвета ни был твой мундир, синего или серого[1], в этой грязище всё едино.

Те, кому повезло, ушли быстро. Ушли легко. Вряд ли они успевали понять, откуда пришла смерть. Выстрел, толчок, как от удара копытом, и всё. Они погибали ещё до того, как на их лицах успевало проявиться удивление, до того, как мундиры и рубашки покрывались красными пятнами.

Другим везло не так сильно. Они чувствовали, как им отрывало ноги, вспарывало животы, перемалывало кости. Они превращались в мешки искалеченной плоти, соединенной нитями сухожилий. Их мозги вытекали из разбитых черепов вперемежку с костями и клоками волос… они кричали… звали матерей и молили о пощаде… пытались собрать себя воедино, присоединить оторванные конечности…

Нет, среди мертвых, умирающих, да и живых тоже, не было никакого достоинства. Нам доводилось видеть записных храбрецов, которые в ужасе дезертировали, плакали и обоссывались, и не всегда это происходило на поле боя. Мы видели хвастунов, которые дрожали, как осенний лист, при первых залпах артиллерии.

Война изматывала и душу и тело. Некоторые любят говорить, что она забирает у нас лучшее. Иногда бывает и наоборот. Мы видели спины тех, кто убегал, дезертиров, ссыкливых презренных собак, но кто мог их винить? Когда вокруг погибали твои друзья и братья, когда тебе нужно было ползти вперед — через тела тех самых друзей и братьев, — игнорировать цепляющиеся за тебя руки раненых, тогда-то и появлялся сильный соблазн спастись… спасти хотя бы душу.