Возможность задать вопросы
В конце интервью я всегда спрашиваю, есть ли у клиента какие-либо вопросы ко мне. Больше половины обратившихся ко мне в этот момент отвечают, что им нечего спросить; они довольны установленным контактом и рассчитывают начать совместную работу. Некоторые, ввиду их познаний в области терапии либо развитого интуитивного понимания, не хотят ничего знать обо мне, поскольку им важнее то, что они затем спроецируют. Другие же весьма конкретны в своих вопросах: в рамках какого подхода я работаю, где я училась, проходила ли я сама терапию, есть ли у меня дети, планирую ли я переезжать или уходить на пенсию, все ли у меня в порядке со здоровьем, какого я вероисповедания, что я думаю о глубоко религиозных людях, каковы мои политические пристрастия, смогу ли я работать без предубеждений с представителями нетрадиционной сексуальной ориентации, обучалась ли я специально работе с травмой.
Я отвечаю на эти вопросы прямо и осторожно. На мой взгляд, получение ответов на вопросы, касающиеся условий найма человека, является основным правом потребителя. Несмотря на то что подобные вопросы всегда указывают на глубокие темы, которые можно бы плодотворно исследовать, первичное интервью не кажется мне подходящим временем для этого. Стороны пока только договариваются о терапии, и работодатель (пациент) еще не дал терапевту право делать интерпретации. Все важное, относящееся к психике клиента, появится еще много раз в переносе вне зависимости от того, было ли это серьезно затронуто на первой встрече. Однако часто на такие вопросы я отвечала что-то вроде: «Я готова ответить на ваши вопросы, но не могли бы вы сначала сказать, почему это так важно для вас?» Поскольку задаваемые в начале вопросы обычно являются тестированием (Weiss, 1993), они помогают понять, что лежит в основе желания клиента получить информацию. Когда терапия идет полным ходом, я иначе отношусь к вопросам и исследую их по мере возникновения, а не просто отвечаю на них.
Очень редко люди на первой встрече задают слишком личные вопросы. Например, один или двое потенциальных пациентов спросили меня, были ли у меня лесбийские отношения, и однажды меня спросили о связях на стороне. В этих случаях, мне кажется, важно как оставаться открытой, так и защитить себя. Обычно я говорю что-то вроде: «Я могу понять, почему ответ на этот вопрос важен для вас, но моя сексуальная жизнь слишком деликатная тема для меня, чтобы я могла открыто ее обсуждать. Вы боитесь, что если у меня нет этого опыта, я, возможно, не смогу вас понять?» Честность и раскрытие интимных подробностей — не одно и то же, и, хотя любопытство клиента будет фрустрировано ограничивающим ответом, нередко это приносит облегчение от понимания, что облеченному властью человеку можно доверить поддержание профессиональных границ.
