Нойко хмыкнул и сложил на груди руки, пытаясь решить, что делать.
— Ты что, тупой, цесаревич? — девчонка покрутила пальцем у виска. — Персики мои верни, говорю.
— Как? — развел он руками.
— Ну ты совсем что ли глупенький? Молча! Я тебе твое, ты мне мое? Понял? — и настойчиво пихнула корзину под нос.
— Ты персики здесь видишь? Ну хоть где-нибудь?
Козочка недоуменно оглядела его. Прижала корзину к груди и обошла, внимательно вглядываясь.
— Съел, да?
— Оставил у кукольницы, мне чужого не надо, — усмехнулся Нойко, с интересом наблюдая, как шевелятся козьи уши.
— А ну тогда я пошла, — она круто развернулась на копытце и побежала обратно.
— Самая умная что ли? Яблоки верни! — крикнул он вдогонку.
— Я у кукольницы оставлю, завтра заберешь!
— А я сегодня улетаю к морю.
Козочка остановилась на другом конце улицы, задумчиво пошевелила ушами, постучала одним копытцем о камень, принимая решение. Глубоко вздохнула и, развернувшись, пошла обратно к Нойко.
— Слушай, цесаревич, а на кой тебе это море сдалось, а? — поставила корзинку ему под ноги и отошла на почтительное расстояние.
— Тебе все расскажи, не твое ведь дело, — хмыкнул он, пересчитывая яблоки. Интереса ради, потому что понятия не имел, сколько их было. По весу ничего не изменилось.
— Просто ты один, без императрицы, без свиты, — пробурчала она, опустив глаза на свои белые копытца. — Все говорят, что полетел империю поглядеть. Мол, учишься народ свой понимать. Но слишком странно ты себя ведешь. Ты сбежал, да?
— Не твое дело, — мотнул он головой и, подхватив корзину удобнее, обошел девчонку.
— Значит, и правда сбежал, — хихикнула она в кулак.
— Пока, егоза, — цесаревич махнул рукой через плечо и внимательно огляделся в поисках места, с которого бы можно было толком взлететь, везде мешали деревья.
— А возьми меня с собой, а? — вдруг спросила она. И голос как-то подозрительно дрогнул. Нойко остановился, сам не понял, почему.
— Куда? На море что ли? — оборачиваться не рискнул.
— Куда угодно. Лишь бы подальше от этого места. Лишь бы подальше от меня самой, — хлюпал козий нос, но резковатый голос звучал твердо. — Подальше от родителей, которые только и делают, что лгут.
Нойко осекся и, сложив крылья, замер.
— Подальше от всех этих правил, условий и запретов. Подальше. Как можно дальше, — она вытирала кулаками слезы и едва не дрожала.
Нойко подошел поближе и закусил губу.
Коза не была похожа на девчонок-охотниц из Имагинем Деи, те не плакали, а скорее рычали. И не была похожа на ангелиц, прячущихся в своих крыльях от обид и насмешек. Козе не хватало стержня, чтобы рычать, и нечем было себя защитить. А Нойко понятия не имел, что ему делать и что говорить.
