, вальяжно устроился на канатах, не замечая ни жары, ни качки;
немертвые матросы работали складно и споро, шлепали по палубе босыми ступнями и щеголяли синющно-коричневыми торсами, радовали глаз рубцами смертельных ран.
Немертвые! То есть, мертвые, но не совсем… И жару они замечали, и говорить могли самовольно — иногда. Когда-то
немертвые тоже представлялись ему не более, чем сказкой, а полуживые — те казались таковой совсем недавно. Раз две сказочки сбылось, почему бы не сбыться третьей?
«Знай я, что все так обернется — из Сырьяжа бы ни ногой, небом клянусь!» — Мартис сильнее растянул ворот рубахи, утер взмокший лоб рукавом. Все тело зудело, то ли от пота, то ли от прикосновений невидимых глазу существ, именуемых в чародейских книгах дхервами — которые были везде, но которых, в то же время, и вовсе не было. Что дхервы могут одновременно и быть, и не быть, Мартис давно принял на веру, а почему их так много рядом с немертвыми и что эти немертвые вообще такое — этими вопросами он терзаться уже перестал: от раздумий только дурнота крепче скручивала, а расспрашивать Суахима было все равно, что самих немертвых. Если даже их удавалось на минуту-другую отвлечь от работы, они отделывались от Мартиса многозначительным мычанием или обидными шуточками. Бездельничали на палубе «Трепета» только трое: Суахим, приказы за которого на мостике отдавал «капитан Брэл», тощий немертвый в кожаном жилете на голое тело и с багровым рубцом от веревки на шее, сам Мартис и — да разверзнись над ним небеса! — полуживой Оглобля, не отстававший от него с той минуты, как он получил завещание. Ну и госпожу-наставницу Алгу, пожалуй, стоило посчитать. Теперь в том не было ее вины — пребывая горсткой пепла, занять себя она ничем полезным не могла — но и при жизни госпожа Алга Мараин, «Алга, Говорящая-с-Камнем» никогда не упустила бы случая побездельничать. Урна с прахом неприятно оттягивала руки.
— Видел бы ты себя со стороны, головастик, — просипел чародей. — Неужто не хочешь расставаться?
— Небом клянусь, дай мне волю, я бы!..
— Что — «ты бы»?..
— Ничего, — буркнул Мартис. — Извините, мастер.
Он готов был побиться об заклад — чародей, если у него еще оставались губы, ухмылялся сейчас шире, чем его маска. Смешно, что уж там: незадачливый подмастерье мечется по палубе, прижимая к груди спеленутый сверток с урной умершей наставницы, точно младенца. Мартис с превеликим удовольствием избавился бы от покойницы на первой же свалке — ну или не на свалке, так и быть, но на первом же пристойном кладбище — точно бы прикопал! — однако не складывалось как-то, к тому же, рядом все время ошивался Оглобля, сколь же надоедливой, столь же и бесполезный: не то что пожитки — даже треклятую урну заставить его нести было невозможно.
