Три медсестры, и я с ними, отпросились у начальства и пошли вперед по дороге, а машины потом, мол, догонят. Нас охотно отпустили, потому что толку от нас в толкании машин и подбрасывании досок под колеса было чуть.
Потом еще, наверное, и бомбежки боялись, хотя погода была нелетная, небо было низким и время от времени начинал моросить дождик. Но кто их знает, этих фрицев, когда и как они летают! Так пусть хоть несколько девчонок подальше от колонны отойдут.
Мы шли и шли по дороге, по которой до нас, наверное, тысячи машин прошли, так она была раздолбана, такие глубокие колеи были на ней. Но идти по ним было все-таки легче, чем вязнуть в грязи на обочинах, вот мы гуськом и двигались по глубоким, нам почти по колено, колеям, скользя и оступаясь.
Через какое-то порядочное время мы встретили пасечника с пасекой — одного посреди побитого и потоптанного поля неубранной гречихи.
Он первый нас увидел — девушки военные в шинельках и пилотках по дороге бредут — и рукой помахал нам призывно. Мы, конечно, подошли.
— Вот жду! Обещали за мной и за ульями приехать! Да теперь уж, небось, не приедут, — пожаловался нам старик, который уже несколько дней на этом поле сидел, пасеку стерег. — Садитесь у моего шалаша, я вас медом угощу.
Он отрезал нам по хорошему куску сот, наполненных темным гречишным медом. Это было такое лакомство, вкус и запах которого до сих пор припоминается.
Запили мы угощение водичкой из какого-то ручья, то ли лужи, посидели с дедом: “Я хоть поговорю с вами!” И темой разговора было обычное в эти дни: а когда же эта проклятая война кончится? Фриц все прет и прет! Где ж наши?
Но, поговорив, все пришли к общему согласию, что мы, конечно, победим!
А когда уходить собрались, он нам целую рамку сотового меда выделил: “А что, он так и так пропадет. А для хороших людей не жалко!”
Рамку с медом решили нести по очереди, первой взялась Лёнька Туник.
Других девушек я не помню, они старше были, да и потом работа нас развела. А Леньку хорошо помню, мы приятельствовали, часто встречались, когда она на передовой пункт приезжала или когда я в медсанбат ездила. Она была из Белоруссии, и имя у нее было странное для меня — Леонида. Все звали ее Ленькой. Когда-нибудь я расскажу, как весной сорок второго я на чужой машинке ей юбку строчила: Леньке очень надоело в военных галифе ходить с обмотками над ботинками.
Первыми по колее шли девушки-медсестры, потом Ленька с рамкой меда, я замыкала шествие.
