— Вы дальше пойдете или с нами? — спросил он у меня.
— А куда с вами?
— В Ахтырку, в штаб фронта. Там я вас устрою в какой-нибудь медсанбат.
Конечно, к этому времени я уже заробела: сумерки спустились, скоро ночь, какие-то “кукушки” в лесу!.. Куда одной идти?! Тем более что никаких отца и брата я не искала, а хотела просто помогать раненым на фронте.
— С вами, — ответила я быстро.
И мы поехали обратно. Когда проезжали Опошню, когда ехали мимо нашего дома, сердце защемило, но я даже в глубь машины отодвинулась, чтоб меня нельзя было с улицы увидеть. Хотя на улице и не было ни души и в окнах ни огонька…
Заночевали мы в каком-то доме, куда нас любезно пустили хозяева. Это было время — война! — когда чужих людей, а тем более военных, всегда и всюду пускали ночевать. Шофер остался в машине, а нам в горнице постелили на полу.
Ночью капитан подкатился ко мне, я молча отпихивалась и дрожала как осиновый лист. Наверное, он почувствовал мою дрожь, отполз на свое место и уснул. Через некоторое время и я уснула. А утром, когда мы умывались во дворе — сначала шофер мне воду из ковшика лил, потом я мужчинам, — капитан все мне рассказывал, какая у него жена хорошая. А я все молча удивлялась: у человека такая хорошая жена, а он ко мне приставал? Как же это может быть?..
В Ахтырку мы приехали утром, и, прежде чем отправиться в свой штаб, капитан поехал по медсанбатам, чтобы устроить меня. В Ахтырке было несколько медсанбатов потому, что армия отступала, какие-то части в окружение попадали, а медсанбаты сами уходили, уезжали…
Капитан сам ходил к начальству, возвращался злой — меня не хотели брать. Наконец где-то он уже топал ногами и кричал, что я его племянница и ему некуда меня девать. И меня взяли.
Он отвез меня в медсанбат, который был в каком-то школьном здании, сдал с рук на руки. Прощаясь с ним, я спросила, как его фамилия.
— Капитан Лаушкин, — ответил он нехотя и уехал.
Меня занесли в списки, оформили довольствие.
Потом я ушла в солнечный, осенний, с пожухлой листвой яблоневый сад. У меня лились слезы, и я ничего не могла с этим поделать. Я не рыдала, не всхлипывала, мне кажется, я даже не переживала, а слезы все лились и лились.
Вечером медсанбат погрузился на машины, и мы поехали в тыл. Проехали через Харьков под жуткой бомбежкой. Я узнавала улицы — я ведь Харьков хорошо знала.
Потом и из Харькова выехали. Армия отступала…
