— К бою.
Получилось тихо, невзрачно. Словно воробушек чирикнул.
Совсем не так получилось у брата. Он-то гаркнул во всю силу могучей груди. И берег ожил! Загрохотал оружием! Зарычал по-волчьи. И полетело над берегами тягучее, безумное — «уррра-ррраааа». Заблистало холодной сталью. Брат на своего коня вскочил, а я замешкалась. Глянула на тот берег. Там уже и не было никого. Видать, для встречи с нами сотню копий оставляли. Для того ли, чтобы точно знать, что встретятся с кем надо — с вдовой Ворона? Или для того, чтобы головами забросать и раззадорить, чтобы не искали путей, не боялись ловушек? Одно важно — не с сотней, не с двумя мы сейчас схлестнёмся. Тучей налетят, густо засеют стрелами… Чуток выше сейчас переправимся и сойдёмся остриями по сердцам, топорами по шеям. А река понесёт тела.
Все ли здесь поляжем или останется кто, чтобы донести до домашнего крыльца тоскливую весть? Или вороны по клочкам сумерек разнесут по всей земле, да где-то далеко родное сердце споткнётся, услышав тоскливый вороний грай?
Я запрыгнула на Вронко и дёрнула поводья. И как-то легко, незряче, упала рука на рукоять меча. А вот и не тяжёл он мне будет в бою, нет, не тяжёл. Тяжелее будет удержаться впереди, когда каждый брат будет норовить прикрыть, за меня грудью на сталь насаживаясь. Вот что тяжело будет. А меч… Не тяжек он в бою, он в миру тяжёлая ноша.
И туман перед глазами красным дождём смыло. Как слёзы. Как усталость. Как боль.
Урра-ра!
