— Ты ничего не понимаешь, сестра. Ты и не помнишь ничего. А у меня горло перехватывает от запаха дыма, даже если это дым очага. До сих пор. Матушка отправила нас из Китаносе раньше, чем эти скоты подожгли замок. Ты действительно ничего не знаешь. Ты была слишком мала, когда горел Одани. И ты не видела, как отсекли голову нашему брату. Я смеялась и рыдала, когда узнала, что наш дядюшка сгорел живьем[17]. И знаешь что? Я думала, что проклятая Обезьяна хотя бы закончит войну и успокоится. Но они — они не успокоятся никогда. Как ты думаешь, сколько детей сгорело вместе с матерями в Корее? Я видела эти бочки с засоленными носами — этот ублюдок радовался им, как ребенок игрушкам. Они все — чудовища, Го. И твой милый мальчик вырастет таким же.
Он выпустил воротник Мицунари и почти согнулся пополам от хохота:
Из-за чудом уцелевших кустов выбежала Нэнэ, поддерживая обеими руками подол. Подбежала к Хидэёси и вцепилась ему в плечи:
Он и так очень долго не мог уснуть. А сейчас в небе уже краснела яркая полоска рассвета. Хидэёси пошире распахнул ворот, чтобы легче дышалось, и снова лег в надежде все-таки уснуть. И ему вдруг захотелось, чтобы рядом лежал кто-то надежный, кого можно было бы обнять и наконец успокоиться.
Нэнэ лишь коротко кивнула, а затем медленно и степенно прошествовала к Тяте, которая упала на землю и закрыла лицо руками, содрогаясь в рыданиях. Подняла девушку с земли, прошептала ей что-то, и та послушно дала себя увести.
Между бровей Мицунари появилась морщинка:
— Я бы предпочел говорить с тобой наедине.
— Матушка! — Хидэёси подскочил и сел на постели. Провел рукавом по лицу, стирая слезы. И закрыл его руками.
— И твой сын?
— Что? — Киёмаса мгновенно выпрямился. — Что-то случилось сегодня ночью?
Он старался говорить ровно и четко, но Хидэёси почти физически ощущал, с каким трудом Мицунари выговаривает слова. И нахмурился:
Мицунари сидел посреди комнаты, повернувшись к нему боком, одетый во все белое. На низком столике напротив него лежал аккуратно завернутый в белую ткань танто[19]. А рядом — лист бумаги, на котором Мицунари сосредоточенно что-то писал. В неверном утреннем свете казалось, что одежды Мицунари сияют, и Хидэёси отчаянно заморгал, надеясь, что ему снова снится плохой сон. Он перевел взгляд с клинка, на котором отражался мерцающий отблеск лампы, и рук Мицунари на его лицо. И в этом момент Мицунари медленно повернулся к нему. Глаза его были абсолютно пустыми, словно он уже был мертв.
