Хорошая, крепкая семья, любящий строгий отец. Спокойный старший брат и обаяшка-весельчак средний.
И тут же — девочка в длинной юбке тянет его тоненькой лапкой, говоря странные вещи, детские лишь по первому впечатлению.
Яркое солнце днем, хороший труд, от которого отвык, тратя зрение за компьютером, да и не привыкал раньше и не было такого. Нравится.
И эти вечерние туманы, скрывающие мрачные старые ели. Детский плач вдалеке от неверно сказанного слова.
Потрясающе вкусная еда, Ольга у плиты, оказывается, умеет готовить восхитительно сытные красивые блюда.
Тарелка, падающая с колен, и два обнаженных тела за прыгающим пламенем.
Полная завтра луна. Бабушка, которая не живет в своей комнате, и которая позвала внучку, как позвала, не сказано, и страшновато спросить.
Дозволение Хаашики.
Как это будет? А если?..
— Что? — Ольга поддержала его руку, свет фонарика описал дугу и увяз в клубах тумана, замешанных на каких-то темных клочках и суставах.
— А если она не позволит?
— Кто?
— Хаашика. Тебе со мной. И какая она? Пашка тебя вон назвал этим именем. И девочка-призрак. Я что-то совсем…
— А, — Ольга рассмеялась. Новым, низким и грудным смехом.
Он тут появился, внезапно понял Кирилл, и голос у нее стал другим. Немного ленивым, но с тайной под этой ленью угрозой.
— Совсем тебя запутали наши. Никакая. Это, как тебе сказать, иносказание это. Женское начало всего, Хаашика, созданная из трех смертей, вроде бы для мужчины, но на деле — он без нее ничто. Мигнет и исчезнет во времени. Вечным мужчину делает лишь его женщина.
— Хорошо, если так, — мрачно обрадовался Кирилл, шаря фонариком по исчезнувшей тропке, — а то я напредставлял себе. Ритуалы всякие. И веют древними поверьями. Ее забыл какие там шелка. И шляпа с траурными перьями. И узкая рука.
— Совсем глупости, — снова засмеялась Ольга, — стой, а то провалишься.
И сказала то, что снова уронило качели Кирилла вниз:
— Древние поверья, Кирка, это задолго до шелков и шляп. Это — непроизносимо. И представить невозможно. Ты тропинку видишь? Посвети.
Слабый луч барахтался, увязая в белесом месиве.
Я тут, как этот дурацкий фонарь, в отчаянии подумал Кирилл, водя рукой над клубами тумана. Тыкаю наугад, хочу ясного луча, чтоб показывал направление, какое угодно, но пусть оно будет. А вместо этого сплошной туман, внезапные кочки, комки, ветки. Вот опять она сказала такое, насчет непредставимого. Зачем оно так? Так не нужно, не должно быть.
— Ты мучаешься, — Ольга тронула его локоть, ведя куда-то, без слабого и бесполезного лучика фонаря, — потому что думаешь, есть мир, настоящий, а все остальное — такие, ну, копии, только бывают постариннее, или наоборот — более современные. Лесная деревня Ключики против космической станции. Ага. А если и тут и там — просто продолжение мира? Не повторяет, а расширяет, и нельзя его в рамочки втиснуть. Так не думал?
