«Поглядите, православные, — запричитала она, — что делается на белом свете. СтарОму так хочется выпить, что он без штанов за стол лезет».
Слово «старЫй» она произносила с ударением на последнем слоге.
«Так внук любимый приехал, — начинал оправдываться дед Гришка, — в баню позвал и вот теперь рюмку налить хочет».
«Пока не застегнёшься, за стол не сядешь», — строго приказывала ему баба Фёкла и, картинно раскинув руки, вставала у него на пути.
Она хоть и была из бедной семьи, а дед Гришка из подкулачников, но командовала на людях всегда она. И мать мою Фёкла Андреевна приняла и приголубила сразу, хотя сёстры отца были не в восторге от его выбора. Нет, мать моя в молодости была очень красивой, на загляденье, я видел её чёрно-белые снимки, сделанные сразу после замужества. Но сёстрам отца она почему-то не приглянулась, и они чуть было не подобрали ему другую партию. Теперь, когда отца уже нет в живых, я знаю, почему.
Но вернусь к повествованию, к тем памятным дням.
Моя мать взяла плед и прикрыла деда Гришку, чтобы тот, не спеша, привёл себя в порядок. Мне даже показалось, что кое-какие пуговички, она застегнула ему сама.
Потом мы все уселись за стол, и первый тост был, конечно же, за нашего деда, за главу большой и дружной семьи. Второй — за мой приезд, а третий — как это и полагается, за Любовь. Выпив коньячка, дед раздухарился. Глаза его заблестели, морщины разгладились, и мы приготовились слушать его рассказы. Каждый раз он рассказывал что-нибудь новенькое, необычное из своей длинной жизни, такое, о чём нельзя было тогда прочитать ни в газетах, ни в книгах. Я слушал всегда его, затаив дыхание, и старался ничего не пропустить. Рассказы его всегда были весёлыми, красочными, даже про то, как его раскулачивали.
А раскулачивали семью деда дважды, бывало тогда и такое.
Первый раз в восемнадцатом, когда дед мой был ещё совсем юным.
Поэтому раскулачивали ещё не его, а моего прадеда, то есть его отца, Максима… А вот как того звали по отчеству, я забыл, и теперь уж, наверное, не вспомню никогда.
Второй и окончательный раз — раскулачили в двадцать девятом.
Тогда дед был уже женат, у него было двое детей: мой отец и моя тётка Маруся, которая, слава Богу, жива ещё и по сей день.
Дед бежал тогда из Сокольей Слободы в Почеп и там, по вербовке, призвался в Красную Армию на пять лет. Тем он спас и себя и свою семью. Мой восьмимесячный отец был тогда вместе с ним, путешествовал в мешке из-под картошки. Живу теперь благодаря этим событиям на белом свете и я.
