Однажды он уже попытался. В ту ночь, когда академию залило водой, он прокрался в комнату Мортегара и, нащупав в темноте рукоять меча, пронзил сопящее на кровати тело. Каково же было его удивление, когда никакой суеты не поднялось, а Мортегар, живой и невредимый, явился на вступительные испытания. И вскоре после них стал слишком заметным, слишком неоправданно важным для клана. Всех кланов.
Был ведь тогда у Герлима порыв — броситься в ноги Дамонту, рассказать о том ночном убийстве. Покаяться. Но и призвать все стихии в свидетели, что лишь маг Огня смог бы так быстро исцелиться от той страшной раны, что он Герлим нанёс ему во тьме.
Однако Герлим не был героем и пожертвовать собой ради мести не решился. Решил обратиться к профессионалам. И что? Сидит теперь в этом ненавистном доме, как загнанный зверь. А проклятый Мортегар его ещё и защищает, вместе со своей девчонкой. Одной из. Нацеплял, как собака — блох. И чего они к нему липнут? Почему он, Герлим, при всём своём почтенном положении, должен покупать для утех рабынь, а этому всё счастье в руки валится само, а? Разве это справедливо?!
Теперь вот и рабыню не купишь. Вряд ли местные ханжи потерпят развлечения Герлима. Поднимут вой о безнравственности.
Об одном только совсем не думал Герлим — об убитом сыне. Только говорил иногда, шёпотом, что мстит за него, а на деле же скорбел о доме и толпе простолюдинов-головорезов, заглядывавших Герлиму в рот. Как же, великий маг взял к себе в услужение. Герлим платил им жалкие крохи, да ещё позволял развлекаться с рабынями, которые ему надоедали. Кормил и поил. А большего скоту и не надо.
Вдруг комната как будто дрогнула. Герлим вскинул голову и увидел на одной из стен чернеющую руну. Кто-то снаружи взывал магией и делал это очень настойчиво. Вот по контурам руны побежали трещины.
— Нет, — прошептал Герлим, отползая к дальней стене. — Нет, пожалуйста, не надо. Не надо!
Я думал, первый день турнира будет у меня совсем другим. Ну, там, восход солнца, я стою на утёсе в крутой позе и с суровым выражением лица — что-нибудь такое. По факту же я не только оказался в теле Авеллы, которой сурового выражения лица не дано в принципе, я ещё и думать забыл о турнире. Нет, конечно, я о нём помнил, я к нему готовился, но вот думать — забыл. И в результате только когда я в доспехах оказался на стадионе, среди толпы таких же металлических канистр, до меня дошло: вот сейчас!
Раньше были другие заботы. Посещение душа вообще напрочь выбило у меня из головы все мысли. А потом, когда одевались, ко мне подошла Боргента.
