— А ты из какого аула? Да и вообще не пора ли нам с тобой познакомиться? — прервал его Уллубий.
— Юсуп меня зовут. Я из Кумуха, — ответил парень.
— Лакец, значит? Почему же так хорошо говоришь по-кумыкски?
— Э, чего только не умеет лакец-лудильщик! — усмехнулся Юсуп и доверительно добавил: — К нам Гарун Саидов приезжал. С заданием от Буйнакского. Листовки привез… Мы в Кумухе кружок организовали. А вы тоже большевик?
— А что, похож?
— Вы похожи на студента…
— А все студенты теперь большевики — ты это хочешь сказать?
— Да нет! Я вот не студент, а в большевики записался. А как вас звать? Вы мне так и не сказали.
— Скажу, все скажу… Не торопись…
Внезапно Юсуп как завороженный остановился перед яркой афишей на стене гостиницы Крайнева.
— Прочтите, пожалуйста, что тут написано? — застенчиво попросил он, стыдясь признаться, что не умеет читать.
— «В клубе «Ореанда» будет показана новая кинолента братьев Унрод», — прочел Уллубий.
— Это что, цирк приехал? А Сали-Сулейман тоже будет бороться?
— Нет, это не цирк… Это новая фильма…
Оказалось, Юсуп понятия не имеет о том, что такое «фильма», и даже не слыхивал о существовании синематографа.
Вскоре они опять вернулись к тому, что их обоих занимало больше всего, — к имаму Гоцинскому. Юсуп буквально засыпал Уллубия вопросами: кто такой Нажмутдин Гоцинский? Откуда он взялся? Почему еще недавно о нем ничего не было слышно, а сегодня все только про него и говорят?
Уллубий объяснил, что несколько дней тому назад в высокогорном ауле Анди, на берегу реки Эйзенам, перед толпой фанатиков шейх Узун-Хаджи, воздев руки к небу, объявил, что ночью он беседовал с самим пророком и тот велел объявить Нажмутдина Гоцинского имамом Дагестана и Северного Кавказа. Толпа опустилась на колени и стала молиться за нового имама… Здесь, в Темир-Хан-Шуре, Гоцинский этого так легко никогда не добился бы. Вот чем объясняется этот торжественный въезд в город. Сейчас, наверное, митинг будет.
— Ты думаешь, его только большевики не признают? — спросил Уллубий. — Как бы не так! Даже между алимами идут споры. Кое-кто из них тоже не хочет признавать этого самозванца своим духовным вождем…
— Почему? — удивился Юсуп.
— Потому что даже они понимают, откуда взялась эта внезапная горячая преданность Гоцинского шариату. Он — крупный помещик, владелец десятитысячной баранты. Новая власть грозит отобрать у богатеев их неправедно нажитые богатства. А шариат, как известно, провозглашает неприкосновенность частной собственности.
