И вот — первый сюрприз.
Уллубий и раньше понимал, что здесь, в многонациональном Дагестане, где издавна классовое и национальное угнетение порождало неприязнь ко всему русскому, не так-то просто будет убедить массы, что отныне Россия несет им не гнет, а свободу. Он не сомневался — сложностей возникнет много. И все-таки не думал, что этот самозванец Гоцинский сможет увлечь за собой народ.
Да, видно, слова о газавате, о священной войне против гяуров, еще способны зажечь здесь сердца. Не надо себя обманывать! В горах найдется немало фанатиков, готовых пойти за Гоцинским в огонь и воду. Достаточно искры, чтобы разгорелся бешеный пожар жестокой, братоубийственной войны. А в искрах, судя но всему, недостатка не будет…
Глядя вслед удаляющейся орущей толпе, Уллубий вспомнил Темир-Хан-Шуру тех времен, когда он учился в реальном училище. Кругом было тихо, безлюдно. Изредка по узким улочкам проплывали, звеня колокольчиками, фаэтоны, на которых важно восседали щеголеватые офицеры. У губернаторского дома, что в самом начале Аргутинской улицы, весь день напролет торчали в ожидании приема многочисленные жалобщики из аулов. В мечетях ревностно молились верующие… Казалось, конца-краю не будет этой сонной, внешне спокойной и безмятежной, прочно устоявшейся жизни. И вот — все всколыхнулось!..
Внезапно размышления Уллубия были прерваны: кто-то осторожно тронул его за локоть. Оглянувшись, Уллубий увидел улыбающуюся мальчишескую физиономию того самого парня, который только что дерзко глумился над самозваным имамом.
— Вы думали, меня зарежут? — спросил он, с дружелюбным любопытством разглядывая своего нежданного защитника.
— Еще бы! — ответил Уллубий. — Что стоит мяснику разделать еще одну тушу.
— Как бы не так! — тряхнул головой парень. — Вы не глядите, что я на вид такой щуплый. Еще не известно, как бы дело обернулось!
— Так ведь у него и пистолет был. А у тебя только кинжал. Да и тот чужой.
— Подумаешь, пистолет!.. Тут главное — не растеряться! Был его пистолет, а стал бы мой!.. — И, небрежно махнув рукой, словно поставив точку на этой не слишком интересной для него теме, он живо спросил: — А как вам понравилось шествие? Какой смешной этот карлик Узун-Хаджи, верно?.. А как вы думаете, зачем они устроили весь этот переполох?
— Показать свою силу хотят, — усмехнулся Уллубий. — Чтобы запугать всех недовольных, всех своих противников. В первую очередь, конечно, большевиков.
— Ну, большевиков-то этим не напугаешь! — живо откликнулся парень. И как бы заново внимательно оглядел с ног до головы своего собеседника — худощавого, невысокого человека в пенсне, в черной косоворотке, в старой, видавшей виды студенческой фуражке с потускневшим лакированным козырьком. — А знаете, — вдруг без всякого перехода сказал он, — я самого Махача видел. Ходил к нему домой… В нашем ауле таких, как я, много. Мы все — за большевиков… Землю у богачей уже отобрали, беднякам роздали… Эх, жаль, у меня коня нету! А то бы я уже давно в отряд записался!
