Домой Йожко вернулся вечером. Его трясло. Мать уложила его в постель. Её трудно было узнать. Она почернела, постарела, казалась измученной и не улыбалась своей обычной тихой улыбкой. Только рука, опустившаяся ему на лоб, была привычно шершавой, теплой и ласковой. Словно сквозь сон Йожко видел деда — тот лежал покрытый белым на кровати, но Йожко подумал, что это не дед, а мертвое разбухшее яйцо.
— А дедушку он не проглотил? — спросил Йожко.— А вас? А где Лойзка? Ее он не проглотил?
Мать не ответила. Ей нечего было ответить.
Нет, немец не проглотил ни деда, ни мать, ни Лойзку. На этот раз нет. Но он убил все, что мог убить. Когда все было кончено, старик с трудом встал и вышел. Больше он не вернулся. Его нашли вечером: он висел в хлеву на балке. Поникла седая голова. Не было медалей на груди.
Только в кармане нашли пустую трубку да на сене лежала палка, на которую он опирался, бродя вокруг дома и мечтая что из чужих краёв придет в его дом счастье.
Теперь ему не нужна была палка, не нужна жизнь. Погибла надежда, погибла вера, погибло все.
