Через полчаса битком набитое незнакомыми Чупрову людьми такси неслось обратно, к ресторану «Черная ночка».
…Чупров проснулся. На стенке, оклеенной голубыми обоями, висел коврик: большеголовая, с загнутыми длинными ресницами девочка гонит двух краснолапых гусей. «Где это я?»
Он лежал одетый, но босой, на неразобранной койке. На полу валялись валенки.
«Где я? Что случилось? Ах, да».
Чупров сел на смятой кровати. Голова тяжелая, во рту гадко.
Комната совсем не знакомая. Через полузамерзшее окно видна городская улица. Ходят люди, проплыл голубой автобус. На полу валяется детская игрушка — тряпичный зайчонок с мятыми ушами.
Дверь открылась. Чупров поспешно спрятал под койку босые ноги. Вошла женщина с желтым и сердитым лицом. Мельком взглянула и отвернулась.
— Умываться — по коридору направо, — резко сказала она.
Уже на улице Чупров вздохнул свободно: «Слава богу, вырвался!».
Зашел в столовую, заказал чаю и вынул из кармана деньги. Он взял с собой из дому восемь тысяч. Сейчас оставалось пятьсот рублей с мелочью.
«Не может быть, чтоб все прогуляли. Ну, тысячу, ну, две, а за три так и совсем мертвым ляжешь!»
На улице из автомата Чупров позвонил к Виталию Витальевичу.
— Как насчет труб? Можно ли надеяться?
— Трубы будут. Николай Степанович обещал. В любое время посылай машину.
Чупров задумался:
«Дорогонько обойдутся эти трубы».
Было раскаяние, была злость на себя и на Рябчика, но страха, что придется отвечать за растрату, не было. Семь тысяч, подумаешь! Колхоз не убогий, уладится!
На колхозной машине привезли из города первую партию труб, с ними — письмо председателю. В письме размашистым, сильным почерком всего несколько слов: «Уважаю за широту души. Надеюсь, что ни в чем не обижу. Договаривайся с В. В, — Н. С.».
Чупров выругался: «Широта, черт бы тебя взял! От такой широты недолго по миру пойти». Было неприятно вспоминать, как он сорвался в городе: «Что молодой жеребчик, очертя голову с дороги — в яму». Однако узелок был завязан. Оставалось щекотливое дело — уладить с Никодимом Аксеновичем, чтобы тот сумел как-то обойтись с этими пущенными на ветер семью с половиной тысячами.
Покашляв в сухонький кулачок, Никодим Аксенович присел к столу, уставился на председателя. Очки у бухгалтера были старенькие, сидели на носу криво, придавали мелкому лицу значительное и таинственное выражение. Он молчал, ждал, что скажет ему Чупров.
— Так-то, Никодим, трубы пришли, но вот они куда сели! — Иван Маркелович похлопал себя по загривку, — Пришлось все пороги обить. Мы люди не гордые, ног не жалко. Только под каждым порогом приходится оставлять… — Председатель вытянул руку, выразительно потер большим и указательным пальцами. — Понимаешь?
