Но, прежде чем что-либо предпринимать, он машинально подошёл к измождённым коням и принялся снимать с одного из них недоуздок и стягивать хомут, словно для того, чтобы выпустить своих товарищей на свободу. Делая это, он на миг прижался к конской шее и вздохнул.
Восемь русских уланов на красивых гнидых лошадях нагнали телегу и во мгновение ока окружили её со всех сторон. Один из них, не говоря ни слова, начал сбрасывать пикой сухие ветки и снопы меч-травы[18], прощупывая содержимое в глубине телеги.
Когда наконечник пики брякнул, ударившись о стволы штуцеров, солдат похлопал Винрыха по плечу и подмигнул своим товарищам. Те полезли за карабинами, закинутыми за спины. Хозяин телеги не сходил с места, продолжая обнимать коня. Рот Винрыха перекосило от омерзения, а в сердце его сгустилась не храбрость, но презрение, — безбрежное презрение ко всему на этой земле.
— Ты это для какой партии вёз? — спросил тот, кто обыскивал.
— Глупец! — ответил Винрых, не поднимая головы.
— Для какой партии, говорю, вёз? Слышь, полячишка!
— Глупец!
— Это не крестьянин, — обратился к подчинённым старший; на плече его виднелась нашивка, — это повстанец.
— Глупец! — повторил Винрых, не поднимая глаз от земли.
— В расход сукиного сына! — крикнул солдафон.
Двое конных тут же отскочили на несколько десятков шагов и быстрым движением выставили пики в горизонтальное положение. Приговорённый взглянул на них, когда те уже приготовились пришпорить лошадей, и, как малый ребёнок, прикрывая голову руками, тихим, каким-то не свойственным для него голосом, вымолвил:
— Не убивайте…
Но солдаты уже сорвались с места и в едином наскоке прокололи несчастного. Один из них безобразно пропорол повстанцу живот, а другой — проломил грудную клетку. Третий улан отъехал на десятка полтора шагов и, когда первые двое, выдрав пики и сплюнув, удалились в сторону, прицелился приговорённому в голову. Он нажал на спусковой крючок как раз, когда Винрых сполз в колею. Ещё одна пуля, прошив череп первого попавшегося под руку коня, убила его на месте. Животное простонало и, бездыханное, опустилось в ноги умирающему Анджею. Солдаты же, спешились и обыскали пустые карманы сермяги повстанца. Разгневанные тем, что Винрых выпил всю горилку, они разбили о его голову пустую бутылку и разорвали шпорами щёки. Потом повскакивали в сёдла, когда прозвучал сигнал, зовущий их вернуться в строй, — не забыв, при этом, прихватить с телеги несколько добротных бельгийских палашей и последовали за своим отрядом, который уже почти скрылся в тумане, за дождевой пеленой. Командир эскадрона гнал какой-то мелкий, практический истаявший, отряд повстанцев, поэтому у него не было времени разворачиваться за оружием, оставленным в поле, на телеге Винрыха. Тем временем, снова хлынул обильный дождь и на мгновение привёл повстанца в чувства.
