.
— Всё промотали, — шепчет Винрых посвистывая, — всё проиграли до последней нитки, даже — до последнего вольного вздоха. Теперь достаточно одного лишь страха с большими глазами и со вздыбленными волосами, чтобы тут же повылазили из своих мышиных нор всякие метафизики-реакционеры и пророки-невежды. Чего прежде не решались друг другу на ухо говорить, сейчас будут воспевать в гекзаметрах[16]. Сколько в человеке есть от бандита и предателя, столько из него и вытянут на всеобщее обозрение, покажут, как пример, для почитания и подражания. Подумать только, — ведь это самые настоящие подмены понятий, которые, при том, мы сами себе же и навязали, — и всё оттого, что проиграли…
Он покрепче затянул шерстяной пояс, прикрыл грудь сермягой и двинулся дальше, повесив голову. Но, иной раз, всё же поднимал её, чтобы процедить сквозь зубы:
— Псы паршивые!
Хлёсткий дождь притих, но морось так и не прекратилась, застилая глаза непрозрачным занавесом из водных пылинок. Порывы ветра бушевали вокруг телеги, свистели в спицах, раздували длинные поля сермяги и трепали рубаху.
За стеной тумана неразборчиво виднелось неведомое однообразное движение, параллельное едва различимому горизонту. Возможно шеренга телег, стадо скотины, или… — войска.
Винрых, прищурившись, с минуту приглядывался к перемещению. Внезапно он почувствовал, как в грудь его, будто всунули загнутый крючком палец, а затем выдрали какой-то кровеносный сосуд.
— Москали… — прошептал он.
Дав коням крепкого кнута, он натянул поводья, развернулся почти на ровном месте, и поскакал. Он не хотел, вернее — не мог обернуть головы, чтобы получше осмотреться и изучить, что там творилось у него за спиной. Ему казалось, что он вот-вот умчит в сторону, уйдя не замеченным. Но, как на зло, место, где он находился, оказалось голым и безлюдным в радиусе нескольких вёрст.
И вскоре телегу, пустившуюся на утёк, заприметили. От рядов, шествующего войска, оторвалась группа конных, выдвинулась вперёд и понеслась во всю прыть. Винрых, теперь уже пристально следя за всеми этими странными манёврами, никак не мог взять в толк, — к нему ли это они скачут или же наоборот, — удаляются в противоположную сторону. Сориентировался, лишь только когда разглядел конские морды и флажки на обращённых к земле пиках. В тот момент ему показалось, что кровь его, будто сгустилась, едва ли не прекратив своё движение по венам… Он остановил коней, обмотал холщовыми вожжами жерди мажары и принялся думать, чем же ему обороняться: палашём или незаряженным штуцером?
