– В нашем цехе сегодня арестовали четверых, – продолжал Жора, когда рабочие поутихли. – Сомневаюсь, что их ожидает справедливый суд. И ещё неизвестно, какие нас ждут последствия. Если жандармы насели, просто так не слезут. Чьи головы полетят завтра? И, главное, за что? За то, что мы собираемся на сходках, за то, что права свои отстаиваем? Господин Сахаров так испугался собственного беззакония, что решил жандармами нас задавить? Господин Сахаров, верно, полагает, что раз это его завод, то и творить он может с нами, что угодно, будто мы не люди вовсе, а скот бесправный. Даже обращаются с нами, как со скотом. От Артамонова вы когда последний раз уважительное слово слышали?
– От этих ублюдков одни понукания! – послышалось из толпы.
– Вот! Ты ему в ножки кланяйся, лебези перед ним, а он тебе «тыкать» будет, да ещё и обложит ни за грош! – распалялся Жора. – И при этом жалование наше себе в карман кладёт. По-божески ли это, товарищи? По-человечески?
Застегнув пиджак, Матвей надел своё потёртое пальтишко, которое носил уже лет пятнадцать, взял кепку. Следовало уйти поскорее. Слушать дальше не хотел: тяжело было, душила бессильная злоба. Жандармы и обыски, наглое, надменное поведение начальства, грабежи – всё это заставляло зубы стискиваться от негодования, и чем больше он думал об этом, тем сильнее зудело внутри. А на другой чаше весов лежал страх. Матвей чувствовал, что находится здесь на птичьих правах. И не только здесь: куда бы ни подался – везде косые взгляды, подозрения. А виноват во всём брат: Виктор Цуркану по кличке Молот, один из самых опасных революционеров, до сих пор разгуливал на свободе, и только совсем тупой полицай не подумал бы, что братья в сговоре. К детям политзаключённых и без того относились с предубеждением, а с такой роднёй можно было и вовсе забыть о мало-мальски высокооплачиваемой работе.
То, что Матвей оказался на машиностроительном, стало огромной удачей, выпал шанс один на миллион. Приятель замолвил словечко – повезло. Приятель-то тот два года назад от рака умер, а Матвей остался на заводе. Потому и боялся он, что любой неверный шаг, любое подозрение – и выкинут вон. И будет он, как и прежде, перебиваться шабашкой по магазинчикам, да по мелким мастерским, где толком и не заработаешь вовсе. Жандармы, конечно, там – не частые гости, но на этом плюсы исчерпывались. Так что за место своё Матвей держался обеими руками, как бы ни раздирало его от лютой несправедливости и беззакония. Вот только товарищи этого не понимали, а порой Матвей и сам презирал себя за трусость и малодушие, но сделать ничего не мог.
