– Давай не будем ля-ля. Если даже и был когда-то подобный идиот, то теперь такого днем с огнем не сыщешь. Дураков нема. Покажи мне хоть одного такого.
– Меня, значит, в расчет не берешь?
– У тебя есть резон: или – или, – двусмысленно заявил Бузыкин и жестко добавил: – Ввек не поверю, чтобы свое добро человек мог отдать просто так, за здорово живешь. И никакими заповедями, Влад, ты мне голову не заморочишь. Давай-ка к делу. – Понимая, что необходим Владлену, он явно брал инициативу в свои руки: – Какую еще я могу дать гарантию, чтобы ты поверил?
– Гарантию? Да самую безобидную. Черкни расписку, что получил от меня документы для Кадченко, вот и вся недолга. Это же так естественно. И я спокоен, и у тебя не будет соблазна сдать меня. Привезешь ответ, заберешь расписку. Как?
– Нормально, без дураков, – одобрил Бузыкин. У него уже созрел план действий. Главное – убедить не искушенного в интригах художника в своей лояльности – уже сделано: он заручился его доверием. Теперь нужно выманить к нему жену и одним махом покончить с обоими. – А с Ксенией что? Когда и куда ее везти?
– Она сейчас с сыном в укромном месте. Сюда вернется утром. Если у нас все выйдет с Кадченко, сразу и отвезешь их в Одессу. Адрес потом сообщу. Ну что, по рукам?
– Давай, – пожал Антон протянутую ему руку. – Вот увидишь, я тебя не подведу. И с Остапом улажу, и твоих устрою, где скажешь. – Привстав, он засунул бумаги в свою планшетку и заторопился: – Ну, я пошел?
– Погоди. Тебя отвезут в ваше заведение.
– Так ты ж отпустил людей?
– Есть другой человек, – Полуяровский тоже встал, отошел к окну, вынул часы, и в тишину комнаты органично вплелась чудная мелодия. – Машина здесь, а он прибудет через полчаса. Нам с тобой нужна оперативность. Бумаги должны быть у Остапа прямо сейчас.
–*–*–*–
Владлен захлопнул крышку и раздвинул тяжелые шторы на окне. Стоя боком к Бузыкину, он залюбовался ярким месяцем, зависшим высоко на чистом, без единого облачка небосклоне. Окруженный оранжевым нимбом, тот словно заглядывал в комнату сквозь тюлевую занавеску, и в его отсвете четко обозначился профиль Владлена. Таким он и врезался в память Бузыкина, от одного вида часов мгновенно потерявшего рассудок. Что-то замкнуло в неполноценной голове чекиста, и он уже не отдавал отчета своим дальнейшим действиям. Судорожно глотая слюну, он не отрывал от них завороженного взгляда, и если бы художник в это время обернулся к нему, то сумел бы упредить трагедию.
