– Это еще почему? – неподдельно изумился художник.
– Разговор наш в монастырском приюте помню. Ты ведь тогда от богатства-то отрекался, да-а: не нужно, мол, оно на земле. Меня, помню, засовестил. А теперь вон сам – такой буржуй, что аж деньги из карманов сыплются.
– А ты, и правда, памятливый. Но я, мил человек, богатство никогда не ставил своей целью, – покачал головой Владлен. – Я ж тебе только что объяснил, куда уходила львиная доля заработанных мною денег. Я занимался благотворительностью. – Он сделал паузу, потом, медленно расставляя слова, с печалью в голосе продолжил: – Хотя... наверное, ты прав. Богатство, даже такое, оно не приносит счастья, потому что лишает свободы духа. Видать, много я возомнил о себе, думая, что это я от себя жертвую людям, в то время как все – от Бога. Все! Вот мы без Него ни-че-го не можем дать. И «кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя». Мне об этом Ксения напомнила, когда поняла, что я стал примерять на себя роль благодетеля. Этакого графа де Монте-Кристо. Жаль, мы очень редко виделись с ней последнее время. Может быть, этого со мной бы не произошло, будь она всегда рядом. Это она подвигла меня последовать примеру богатого Закхея.
– Это который? Из ваших? Из нэпманов?
– Ну, это как посмотреть, – грустно улыбнулся Владлен.
– Как ни смотри, а не припомню. Ну, и что ж он такого сделал?
– Раздал все свое состояние бедным.
– То есть, как раздал? – недоверчиво покосился Бузыкин.
– Вот так: взял и раздал.
– Иди ты. Скажешь еще – бесплатно?
– Конечно. И с великой радостью.
– Ну, тогда одно из двух: или он выжил из ума, или ты меня совсем уж за дурака держишь, – обиделся Антон. – Кто ж в здравом уме и доброй памяти пустит по ветру свое нажитое. Да людей по-доброму-то не уговоришь жалкими излишками хлеба поделиться, не токмо что каким богатством; с боем все приходится выбивать. Слышал, что творилось с продразверсткой? Сколько людей положили свою жизнь за хлеб насущный? А тут сам! Все состояние! Где это видано?
– В Библии, Антон. В Библии это и видано, и записано.
– А-а, сказки, – облегченно хохотнул Бузыкин. – А мне сразу-то и невдомек. Ну, там, да: там бывает. Цари вон тоже... Иванушке-дурачку каждый по полцарства норовил отвалить. Ну, так то за девку-красу, а за какие-такие глазки твой этот... Кащей?
– Закхей.
– Ага. Он-то – кому? И за что?
– Он исполнил заповедь Бога, чтобы следовать за Христом. Поверь, это высшая, ни с чем не сравнимая награда. Она значимее всех богатств мира, – как можно проникновеннее сказал Владлен, пытаясь достучаться до Антона. И вновь, как и там, в приюте, его поразила мгновенная перемена в лице собеседника. Бывший только что более или менее добродушным, Бузыкин помрачнел и с нескрываемым раздражением, даже злобой, произнес:
