Теперь же, в относительно более мирное время, ему все чаще приходилось конвоировать и охранять тех самых командиров, которым он раньше безгранично верил. По какой-то неизвестной ему причине они вдруг оказывались врагами народа. Того народа, за судьбу которого они вроде и воевали. И, как и большинство неискушенных в политических дрязгах людей, он перестал вообще что-либо понимать и превратился в послушного робота. Все же одно он уяснил совершенно точно: пришло время таких оборотистых людей, как Бузыкин, и, чтобы уцелеть, надо от них держаться подальше. Потому и поклялся себе, что при первой же возможности отшатнется от «шефа». И, чтобы ускорить эту возможность, тихо-мирно подал прошение об увольнении по состоянию здоровья. Оно у него после ранения и в самом деле было неважным, так что в искренности его просьбы никто из сослуживцев, если бы и узнал, не стал сомневаться. Ему лишь осталось ждать заключения врачей и решения сверху, чтобы уехать в свою небольшую деревушку под Николаевом, где проживала его сестренка Дуняша. Такая вот мечта. А тут, как назло, эта канитель с поиском очередных врагов...
Между тем месяц был уже на исходе, а результата как не было, так и не предвиделось. Антон поднял на ноги всю свою агентуру: воров, мошенников, спекулянтов и всю прочую шушеру, но все тщетно. Словно в воду канул художник с женой. И когда в очередной раз, докладывая начальству о ходе поисков Полуяровских, он выразил эту мысль, в ответ услышал уже не хвалебную речь, а вполне жесткое указание.
– Где ты их найдешь, меня никак не касается. Ищи хоть в воде, если они туда канули, – раздраженно бросил Кадченко. – Но если не найдешь... Ты меня знаешь. В общем, даю еще три дня.
Мрачнее тучи вышел Бузыкин от шефа и отправился домой. «Три дня, три дня, – ворчал он себе под нос. – Будто Влад только и ждет, когда за ним придут. А то и вовсе сам явится. Хорошо сидеть в кабинете да указывать. „Ты меня зна-аешь“ – передразнил он Остапа. – Кто ж теперь тебя не знает, если гребешь все под себя. Ты и с художником, судачат люди, чего-то не поделил, вот и спешишь избавиться от него. Да-а, нажил я себе проблем».
С такими невеселыми мыслями он добрался домой и, не раздеваясь, улегся на кровать. В этом подавленном настроении его и застал Гурьян. Был он чем-то сильно взволнован, что моментально передалось Бузыкину.
Он вскочил и в нетерпеливом ожидании уставился на напарника:
– Что, Гурьян? Есть что-то?
