Куда там! Зверь и есть. И за что его только другие солдаты уважали, задавался вопросом Бузыкин, но так и не понял. Ну, а от расстрела его спасла тогда внезапная заваруха с кайзеровцами. В апреле немцы с австрияками, как гром среди ясного неба, свалились на голову красным, и те в спешке отступления не успели ни прихлопнуть, ни прихватить с собой томящегося в подвале «добровольца». Антон к тому времени уже худо-бедно изъяснялся по-немецки (результат постоянного общения на рынках со спекулянтами из немецкой слободы) и очень даже сносно смог объяснить выволокшим его из заточения оккупантам, что он есть жертва красного террора. То есть, его противник. Ну, а поскольку расхожий постулат: «враг моего врага – мой друг» – имел силу во все времена, то его тут же взяли переводчиком в штаб командования. Спасли, в общем, мужика. Вот только развернуться как следует он не успел и там: все дело оказалось в одежде. Примерить на себя кайзеровскую форму он был не против – и материал дорого стоил, да и сама форма сидела на нем, надо сказать, не то, что прилично – щеголевато!
Он уже прикидывал, за сколько можно будет ее «сбагрить» на рынке, но оказалось, что должно ему в ней сфотографироваться на документ – пропуск в штаб.
Положение не из приятных: отказаться от фотосессии означало вынести самому себе смертный приговор, причем приведут его немцы в исполнение тут же, «не отходя от кассы», как любил выражаться сам Антон.
Но и жить дальше, зная, что твоя физиономия будет не только на пропуске, а еще и в заведенном на тебя досье как немецкого пособника, – тот же самый приговор. Уже от своих, который будет покруче первого.
И он запаниковал. Все же выбрал первый вариант, какая-никакая, а отсрочка есть. А там – мало ли что в жизни бывает. В общем, сфотографировался (правда, долго не получалась улыбка, которую требовал изобразить фотограф), но с той самой минуты стал ждать удобного случая, чтобы изъять фотку из папки с документами, которая хранилась в столе главного офицера. Бузыкин один раз даже сам лично относил ее в другой кабинет. Видно было, что большого значения этой папке они не придают. На его счастье уже в мае этот удобный случай представился: офицеры проводили вечеринку с музыкой и шампанским прямо в штабе, и новоявленный переводчик, присутствовавший там в качестве обслуги, увел злополучную папку, а заодно и обчистил на всякий случай кассу штаба. По привычке.
Не отходя, так сказать. За сим он убыл в неизвестном для своих спасителей направлении. Хотя почему же неизвестном? Очень даже известном: в это время набирало обороты движение Петлюры, и его лозунги о самостийной Украине и врагах-евреях привлекали многих авантюристов. Переждав пяток дней в домике тети Сони, двоюродной сестры своей матери, Бузыкин припрятал валюту в ее небольшом саду и, спалив там же папку со своей биографией и фоткой, махнул за счастьем к Симону Петлюре. Где без особых расспросов был поставлен на довольствие и зачислен (по его личной просьбе) на кухню при штабе у галичан. Ну, а как только те прознали о тайных переговорах Симона с поляками, об его обещании отдать Польше Галицию, кинули атамана вместе с Директорией и перешли к Деникину. Понятно, что вместе с ними безболезненно перебежал и Бузыкин. Остальное мы уже знаем.
