– Наше вашим, бабоньки! Э-эх, жаль, тороплюсь, а то поговорил бы я с вами о житье-бытье; да рассказал бы, отчего деньги не ведутся. Ну уж, не обессудьте – дела!
– Да ладно уж, мы это и без тебя хорошо изучили, – усмехнулась в ответ совсем еще молоденькая, довольно симпатичная даже в этой робе девушка. – Ты торопись, матросик, не опоздай. А мы тебе прощаем.
– Вот и ладно, – мотнул головой Жора, задержав на ней взгляд. – Как зовут-то тебя, красавица? Никак? Ну, ладно, госпожа «никак», главное в жизни, чтобы на тебя не обижались, – и застучал деревяшками по пыльной площади.
Пожилой казах, к которому он обратился, подозвал к себе мальчишку лет двенадцати, пролопотал ему что-то по-своему, и тот, прихватив деньги и холщовую сумку, задал такого стрекача, что только пятки засверкали.
Увидев ребяческую прыть, Жора грустно улыбнулся и вздохнул в печальной завистливости. Кажется, совсем недавно вот так же гонял и он. Аксакал, перехватив его грустный взгляд, протянул ему сочный ломоть арбуза, который тот молча принял и кивнул в знак благодарности. Тогда аксакал, как бы продолжая разговор, показал в сторону трех женщин.
– Эти из решетка, – сказал он на плохом русском и, скрестив перед глазами по два пальца, наморщил лоб, вспоминая слово: – заключений. У нас их тут мно-ого ходят сейчас свободный из лагерь. – И обвел рукой пространство: – Здесь мно-ого кругом колючий проволок. И мно-ого человек сидит, сам не знает, зачем (Жора понял, что он хочет сказать: «за что»). Низачем сидит. Мужик – еще туда-сюда, он крепкий шайтан, а женщина сидеть совсем нельзя. Она дети должна родить, кормить, вырасти, анау-мынау. Какой враг женщина? – Он повернулся к матросу в ожидании ответа, но, поскольку тот промолчал, сам же и ответил: – Никакой. Вон, видишь, два пошел туда: там река, пристань. Значит, рядом живет. А один на вокзал пошел. – Он вдруг вгляделся попристальнее и недоуменно воскликнул: – Ой-бай, кажется, эта девка я знаю. Неужели он тоже сидел? Такой тихий, добрый всегда был девка. – И лаконично подытожил: – Со всему свету сидит люди. Злой и добрый. Это хорошо?
Жора отбросил через плечо арбузную корку и поднял глаза. Притулившись спиной к заборчику, он внимательно слушал все, что говорил старый казах, и где-то глубоко внутри него закипала злость на весь этот неправедный мир. У калек чувство несправедливости обострено до предела, и взорваться они готовы в любую минуту:
– Ты, отец, забыл еще сказать, сколько дармоедов охраняют этих женщин. Как тот сержант, который только что привозил их. Видел его? Этот жирный боров с автоматом за бабами приглядывал, пока другие на фронте жизнь отдавали. И будет приглядывать до конца жизни. Вояка, тьфу! Всех бы в расход пустить, легче бы дышалось люду. Я бы их всех...
