Плот раскачивало и бросало в разные стороны; он то нырял вниз – и холодная вода окатывала все тело Сергея, то взмывал вверх – и каждый такой скачок причинял дикую, нестерпимую боль. Нащупав сучки на бревнах, он судорожно вцепился в них, чтобы хоть как-то удержаться на плоту. Сознание, что осталось жить считанные минуты, безысходной тоской заполонило душу: неужели конец? Теперь уж точно никто не узнает, что его оклеветали, что сидел он совершенно безвинно! Как и его отец, невиновность которого он по наивности своей хотел кому-то доказать. Вот и доказал. Прощай, мама. Прощай и ты, Вера. Не помогли, как ты обещала, твои молитвы. Не сберегли. В последнее время она пришла к вере в Бога, и он терпеливо и снисходительно относился к этой ее причуде. В их отношениях всегда была какая-то трогательная нежность и уважение чувств друг друга. Но если в той их жизни еще как-то можно было предполагать, что Бог есть, то здесь, в этой глухомани, было ясно как день, что Его нет. Но почему-то сейчас Сергею страстно захотелось, чтобы Бог был.
«Господи, если Ты есть, помоги! – взмолился он в последней надежде и, ослабив занемевшие пальцы, устремился в небо недвижным взглядом: – Все!» И тут, на очередном излете плота, он на мгновение увидел на горизонте месяц, и показалось, что тот в приветствии качнул ему своим рожком. Что-то екнуло в сердце: «Месяц народился! Жизнь обновляется! Это знак мне!» И уже без всякого сомнения истово зашептал, не сводя глаз с неба: «Спаси и помилуй, Господи! Спаси и помилуй!»
Боль то ли утихла от холодного душа, или он попросту перестал ее замечать, но наступило в душе удивительное умиротворение: не равнодушие к судьбе, а смиренная уверенность, что его услышали и помиловали. Он еще что-то бессвязно шептал, как вдруг плот со страшной силой налетел на какое-то препятствие; от удара он вздыбился, потом накренился, и Сергей, перекатившись через пару бревен, потерял сознание.
Очнулся он от мягкого прикосновения к лицу ветвей ольшаника, и первое, что увидел, был все тот же месяц, который быстро бежал по небу навстречу крохотным облачкам. Потом, скосив глаза, увидел, что и он сам так же стремительно несется по реке, но почему-то против течения, и интуитивно уцепился за ветку ласкающей его лицо ольхи. И только тогда понял, что лежит на бревнах на месте, а рядом несется водный поток. Непостижимым образом плот развалился от удара на части, и эту парную связку, на которой оказался Сергей, отбросило к берегу, в тихую заводь сразу у изгиба реки. И зэк, не уронивший ни слезы за все время страданий в лагере, теперь беззвучно заплакал в немом благоговении перед Всемогущим. Он понимал, что Бог не просто спас его от смерти, но еще и освободил от какого-то неподъемного груза. Только не знал, что это было освобождение от грехов. Он держался за ветви склонившегося над водой прибрежного ольшаника, не сводил глаз с необыкновенно синего в тот день неба и скромно примостившегося невдалеке от солнца месяца. Картина, которая точь-в-точь повторится через три года на реке Или и еще раз вернет к жизни.
