– Слава Богу! – только и сказал он.
–*–*–*–
Выздоровление Ксении пошло такими бурными темпами, что уже через неделю она, пользуясь отсутствием Дуни, работавшей до обеда на ферме, попробовала полоть грядки. И хоть силенок еще было мало и результат не ахти какой, но радость от труда была огромной. А главное, за работой быстрее летело время, которое в ожидании весточки от сына она торопила изо всех сил. Тот добрый человек, майор Лукин, уехал на следующий же день после того, как она сумела рассказать ему о себе. С собой он взял ее письмо к сыну (с трудом, но написанное ею собственноручно!) и, поскольку при себе адреса у него не было, пообещал переслать его из Ленинграда, где, мол, живут друзья Жоры. Ксения благодарила Бога за то, что Он послал к ней этого отзывчивого, неравнодушного к чужим судьбам человека. В этом ей виделось величие Господа: ведь даже простое сочувствие к судьбе верующего – явление, редко встречающееся в рядах людей этой категории, а Бог соделал его Своим орудием и послал на добрые дела.
Сколько же ей придется ждать ответа? По подсчетам опытного в почтовых сроках Лукина, около месяца.
Ксения же приготовилась ждать с того самого момента, как Федор скрылся за их заплотом. Да нет, намного раньше. О, она знает цену ожиданиям. На протяжении многих лет что во сне, что в полудреме она раз за разом видела, как ее мальчик бежит к ней, раскинув руки; она ждет, усердно напрягает зрение, чтобы разглядеть его лицо... и не может. Оно только угадывается в расплывчатом образе, а сам он все бежит и бежит и тянет руки, но при этом никак не приближается, а остается на месте. Теперь она поняла, почему. Ее мальчик был без ног. И теперь все двадцать с лишним лет трагедии отошли на второй план: душа жила только ожиданием встречи с сыном и разрывалась от бессилия ускорить ее.
А сознание того, что он без ног, лишь усиливало ее и без того щемящую жалость к нему и любовь. Ах, как она нужна ему прямо сейчас! А как он нужен ей... И рвется из груди зов-моление к Богу: «Помоги, Господи-и... И мне, и сыну, и Дуне, всем помоги».
Незадолго до этого события Евдокия получила долгожданное письмо от Рудольфа. Его, как врача, взяли в армию в год смерти Гурьяна. То есть еще перед войной, когда у них с Дуней только-только родился Марк, и до конца сорок третьего он в полевых госпиталях лечил раненых. А потом было длительное молчание, и лишь через год он прислал письмо, что находится в трудармии под Красноярском. Что, как и почему это произошло, не объяснял, видимо, нельзя было писать. И после этого было три письма (по одному на год), пока наконец не пришло подробное, в деталях. Смысл был в том, что скоро можно будет к нему приехать, так как колючка снята, и работать люди стали, как вольнонаемные.
