Усилием воли он взял себя в руки.
– Ты вот что, Гулько, – сказал тихо и как-то бесцветно, – иди домой подобру-поздорову, а не выдумывай небылиц. А то ведь могут подумать, что у тебя это следствие болевого шока. Ну, что ты – того, – покрутил он пальцами у виска.
– Но вы-то ведь так не думаете? – не унимался Арсений.
– Мое мнение в данном случае будет мало что значить, – уже жестче сформулировал свою позицию доктор. – Боюсь, что это будет заботой психиатрии. Советую и тебе побояться на этот счет. Но все равно, я рад за тебя и желаю счастливых дней в будущем.
– Спасибо, – поклонился Гулько. – И оставайтесь с Богом.
Это было его первое свидетельство об Иисусе Христе и начало данного им обещания посвятить свою жизнь Богу, Которого он услышал в тот критический для него момент. И уже никогда не отступался от обещания, безбоязненно проповедуя Слово Божье. Обращение ко Христу означало для него не простой поход в церковь, чтобы поставить свечку (кстати, он туда как раз и не ходил), а верное служение Господу. Вот запись из официальных документов: «Боец Гулько примкнул к религиозной секте фанатиков и стал заниматься пропагандой религии». Ну, и уж совсем ни в какие ворота тот факт, что он, встречаясь с бывшими однополчанами (не только с ними), стал говорить им о Боге и призывать людей каяться в грехах. Многие полагали (возможно, с подачи главврача), что это последствия тяжелого ранения красноармейца, что болевой синдром, мол, и все такое. И надо отдать должное власти, которая, учитывая его боевые заслуги, долгое время пыталась образумить отступника. Но когда ни уговоры, ни угрозы не возымели действия, определили в психушку на полгода. Как бы его же жалеючи: может, мол, одумается мужик. Не помогло. Хотя надежда такая у властей появилась: после «лечения» Арсений обзавелся семьей.
Марию он встретил на собрании в церкви, куда его привела Ксения, и через два месяца после их крещения была скромная свадьба. Вот только это время и погулял он на свободе. Недолго, прямо скажем. Вскоре за распространение запрещенной литературы он угодил в тюрьму на два года. Срок в большей степени был обусловлен тем, что он не назвал лиц, которые эту литературу ему поставляли. И хотя власти знали, что тем источником была семья Полуяровских, доказать и «пришить» им ничего не смогли. То ли было еще какое-то правосудие в двадцатых годах, то ли сыграли роль деньги и связи Владлена. А может быть, и то, и другое. Отсидел Арсений год и досрочно освободился. На этот раз гулял на свободе подольше, но зато и срок следующий был посолиднее: три года лагерей с последующей ссылкой на ровно таких же три. Тогда-то он и потерял Жору из виду. Щемящая тоска тяжелым гнетом легла на сердце, и он невольно застонал.
