– Тогда брякни моему начальству, чтобы командировку в Киев недельки на две оформили. Сегодня же выеду. Там у Зямы есть родные, а больше ему негде быть.
– Ну, не вопрос, – поднял трубку телефона Остап.
Через минуту разговора облокотился обеими руками на стол и наклонился к Бузыкину: – Готово! Иди к себе, получай деньги, документы – и в путь. Давай, желаю тебе успеха. И смотри, – постарался улыбнуться, – ты мне нужен живой. Так что сильно там... не того. Не чуди, в общем. Ни чудеса, ни чудики нынче не в моде.
– Да они у нас и не проходят, – сбравировал Антон и подчеркнуто вежливо снова перешел на «вы»: – Не волнуйтесь, товарищ Кадченко, все будет в полном ажуре.
– Ну, дай-то Бог, – пожелал тот и поразился, с какой внезапной ненавистью во взгляде полоснул его чекист при этих словах. И стало как-то не по себе от тревожного чувства.
«Не-е, определенно этого урода надо услать куда подальше, – задумался председатель. – Или продаст, или сам зашибет при случае. Ладно, пускай с Зямой разберется, а там видно будет, куда его деть».
И долго еще покачивал головой, бормоча про себя: «Это надо же какого мерзавца я пригрел. Веревкой, говорит, одной связаны... Я тебе покажу веревку, прощелыга! Упеку куда-нибудь надзирателем в лагерь, клопов кормить, так будешь знать. Там тебе только и место».
Сам того не зная, председатель предрек будущее Бузыкина.
Примерно те же мысли одолевали и Антона.
«Не-е, – думал он, вышагивая к „дому Рабиновича“, – пора пускать в ход козыри посерьезней. В следующий раз припугну его бумагами Полуяровского. Кажется, после Шлеймовича Остап собрался избавиться и от меня. Ну уж дудки: если я и найду Зяму, то вовсе не для того, чтобы передать его вам: старый лис нужен мне как гарантия моей собственной жизни. Чем дальше и дольше живет Зяма, тем в большей безопасности и я. Хорошо бы перебраться в Киев и самому, а то здесь уже как-то неуютно стало. Может быть, стоит найти в Киеве своего бывшего шефа Курко и предложить свои услуги? Авось, да заинтересуется».
Но искать, кроме Зямы, никого не пришлось. Больше того: его самого нашли и заинтересовались им совсем не те, кого он хотел облагодетельствовать бумагами Полуяровского. Поселившись на квартире знакомого чекиста, первую неделю он действительно провел в поисках Зямы: побывал у его родственников и посетил все злачные места, знакомые ему еще по первой командировке в столицу, – все-таки больше полугода провел здесь. Результат был нулевой: что родственники, что владельцы и завсегдатаи притонов лишь разводили руками: «Окститесь уже, господин хороший, какой Зяма может быть здесь? Он-таки давно за границей!» Правда то была или нет, но Бузыкин понял, что выйти на него не удастся, поэтому махнул на дела рукой и использовал притоны по их прямому назначению. То бишь, закутил на всю катушку. И за день до отъезда попал в одном из них в милицейскую облаву. А поскольку при походах в эти заведения он не брал с собой удостоверения чекиста, – наряду с богатыми клиентами там всегда орудовали и воры, так что очень даже просто можно было лишиться документов, – то просидел в кутузке до утра для выяснения личности. Оказать себя он, конечно, не мог, – это означало бы конец карьере, но и вывернуться никак не удавалось. Уже утром он, отвечая на вопросы молоденького дежурного, как бы мимоходом упомянул фамилию Курко: дескать, плохи будут твои дела, братец, когда тот узнает об аресте своего бывшего ординарца. А если, мол, отпустишь сейчас же, то и я за тебя перед ним словечко замолвлю. Глядишь, и по службе продвинешься. Ты, мол, только позвони ему. Антон надеялся, что громкое имя испугает парня или хотя бы заставит позвонить бывшему шефу и тот выручит его по старой памяти. Увы, этим он, как оказалось, лишь навредил себе. Постоянная чистка партийных рядов, по-видимому, коснулась и Курко, потому что, едва услышав эту фамилию, дежурный тут же вызвал дополнительный наряд из ГПУ для передачи им «опасного субъекта». В общем, Бузыкина под надежной охраной доставили теперь уже в отдел ГПУ, и тут уж ему пришлось признаться, кто он есть на самом деле. После проверки сотрудники почему-то радостно переглянулись, взяли его под белы ручки и повели куда-то по узкому коридору. И когда он уже думал, что его отпускают, остановились у кабинета, на дверях которого красовалась табличка: «Н. Шклабада». Неприятным холодком повеяло от этой фамилии, и тягостное чувство охватило его. О хозяине кабинета он слыхал еще от Семина и раза два мимоходом видел его, но лицом к лицу столкнулся впервые.
