– Я принесу воды, – скрипнула дверь, а на ступенях раздались торопливые шаги. Шон, словно сумасшедший, бросился к крохотной невзрачной шкатулочке, где, сквозь прорези блеклой ткани, виднелся хрупкий флакон с бесцветной жидкостью. Парень дрожащей рукой развернул клочок бумаги: «Противоядие. Противоядие от боли, от страха, от страданий, от самого себя». Эйнджел отлично понимал, что подло отбирать у Марии память, лишать воспоминаний, но так будет лучше для всех. Еще немного, и девушка просто сойдет с ума, не выдержав всех испытаний, а это лекарство подарит ей новую, безмятежную жизнь, не запятнанную прошлым и не отягощенную будущим. К тому же, они будут вместе, всегда… Создадут семью, очаг, спокойствие и радость. И пусть Кристин не выполнит свое предназначение: спасти Маркеллина от смерти, она все же будет счастлива, а такие слова, как Англия, разбитое сердце и страшные ночные кошмары останутся за порогом их дома.
Молодой человек тихо вошел в комнату, до дрожи сжимая стакан, будто самую ценную реликвию в его жизни. Мария, с растрепанными по плечам волосами, с бледным лицом и покусанным губами, сидела на кровати, поджав под себя ноги и неспешно раскачиваясь из стороны в сторону. Казалось, девушка пребывает в каком-то своем мире, отгороженном от реальности каменными стенами отчаяния и боли.
– Выпей, это поможет успокоиться. Я добавил…травы, – молодая женщина взяла посудину и несколько мгновений молча смотрела в воду, словно пытаясь отыскать там отблески беспечности. Эйнджел напрягся, подобно струне: вот Кристин подносит стакан к губам, вот делает глоток, еще один… Англичанка издала тихий всхлип, а стеклянный сосуд с треском разбился о полы. Шон, подбежав к девушке, обхватил ее за плечи и взглянул в помутневшие глаза.
– Что…со мной?… Я…я…, – Мария судорожно втянула воздух.
– Тише, успокойся. Ты сейчас уснешь, а проснешься, когда все будет хорошо, – Эйнджел аккуратно уложил молодую женщину на подушки, и, убедившись, что она спит, лег рядом, прижав Кристин к себе. Шон улыбнулся собственным мыслям: она была здесь, сейчас, такая хрупкая, невинная, беззащитная, словно нежный ангел. Убаюканный прекрасными надеждами, молодой человек вскоре уснул, а проснулся от тихих стонов Кристин. Девушка неподвижно лежала, уставившись в потолок, потом перевала удивленный взгляд на улыбающегося Эйнджела: – Доброе утро, любимая, – наконец он смог ее так назвать, не опасаясь гнева, истерик, криков, зная, что отныне и вовек эта прелестная гурия будет
