Я и хотел бы рассказать друзьям о произошедшем, но… не мог. Что, если они заподозрят во мне одаренного? Но даже если нет… Они начнут расспрашивать в попытках достучаться до истины, а ответов у меня нет.
В разгар веселья раскрасневшаяся от алкоголя Лайли предложила попеть караоке.
— Выбирай! — великодушно разрешила она, протягивая мне диск с песнями.
В голове приятно шумело. Рассмеявшись, я взял диск. Я терпеть не мог подвыпивших людей, выводящих пьяными голосами рулады, но, кажется, сегодня собирался стать одним из них.
Лайли присела на подлокотник моего кресла и терпеливо ждала решения. От нее пахло незнакомыми духами — приятными, с горчинкой. Я повернулся к ней, чтобы спросить название духов. Мне хотелось подарить ей эти духи. Мне хотелось, чтобы от нее так пахло всегда.
Лайли рассмеялась над какими-то словами Гленна, которых я не расслышал. Смеясь, она невольно откинулась назад и прядь длинных волос соскользнула с ее груди на спину, коснувшись его щеки.
— Лайли, — начал я…
В отчаянии я обратился к единственному человеку, кто мог бы мне помочь. Я чувствовал себя предателем, но не мог позволить, чтобы меня посадили в тюрьму. И я пошел на эту сделку, отдал тело Алессы. Я ненавидел сам себя. Я сам себе был противен.
Но хуже страха, что однажды меня поймают, было чувство вины за произошедшее. И ощущение пустоты, все больше разрастающееся в душе.
Именно тогда я написал свою первую картину. Ту самую картину.
Я писал, повинуясь некоему порыву, чувствуя слезы на своих щеках, и ничего из-за них не видя. Но моя кисть продолжала скользить по холсту, словно мои руки действовали сами по себе.
Закончив, я ошеломленно взглянул на картину. Я понятия не имел, откуда она взялась в моей голове, что заставило меня ее написать.
На картине был Дейстер. Но странный, черно-белый, с сумрачно-свинцовым небом. И люди, которые шли по нему, были черно-белыми. И кажется… некоторые из них были мертвы. Смерть отпечаталась на их лицах и телах в виде ожогов и ран, но даже их кровь была темно-серой.
Мой странный дар вновь проснулся. Смерть Алессы его пробудила.
Я не мог смириться с ее смертью. Не мог действовать по указке безмозглых людей, твердящих, что после ухода любимых надо жить дальше — ведь у них начинается совершенно новая жизнь. Не мог делать вид, что ничего не произошло.
Как жить дальше, если моей жизнью была Алесса?
Я пробовал заглушить боль алкоголем. Но сидя на кухне и размазывая по лицу пьяные слезы, понимал, что так просто эту боль не убить.
