Мы с Вовкой оказались друг против друга. Несмотря на то, что уже ничего не говорило в его пользу, я все еще ждала — его пронзающего взгляда и того, что сейчас он скажет мне, что я больше не одна среди этих упырей, что он со мной…
Внезапно словно кто-то дернул меня за язык, и я вдруг спросила:
— Ты здесь кошку не видел? Она какая-то странная, смотрит так, будто все понимает…
Это была подсказка ему. Намек, что я человек, если он во мне сомневается.
Пауза показалась длиной в тысячелетие.
— Нет, — последовал, наконец, ответ, — кошек я здесь не видел.
Голосом медленным и ровным, как у робота.
На мгновение я отвернулась, чтобы он не заметил, как даже сквозь щедрый искусственный румянец на щеки пробивается смертельная бледность Пьеро.
И в этот момент тихо скрипнула дверь.
Резко обернувшись, я увидела, что осталась одна.
6.07.
Я стою на пороге каморки с сигаретой в руке и слушаю переплетающиеся голоса, медленно плывущие к входной двери. Раздается громкий клокочущий смех — на этот раз низко, как конь, ржет Таня, так, что под моей рукой дребезжат перила. Рвется, как бумажная лента, усталый голос Полины — она советуется с модницей Лилькой, как одеться к новогоднему вечеру… Больше никого нет. Тетя Лида уходит раньше — где-то за полчаса до закрытия. Дворник тоже исчезает в то время, когда я сплю…
Почему я не слышу голоса Вовки?..
Нет, вот и его приятный тенор прозвучал где-то уже высоко-высоко…
Наверху скрипнула дверь, впуская струю морозного пара…
Затем еще один еле уловимый скрип, и все смолкло.
Я постояла еще немного — на всякий случай: вдруг Полина опять забыла на кухне свою шаль и вернется за ней, как было однажды?..
Как было однажды, давно-давно, еще до той ночи, когда я ни с того ни с сего залезла под стол директора и услышала то, чего не должна была услышать.
Сигарета кончилась, и, захватив реквизит — швабру и голубое пластиковое ведерко, — я заплетающимися спросонья ногами зашагала к лестнице.
Вот она передо мной — закругляясь, уходит в сужающуюся черную спираль. Я вынула из кармана фонарь и двинулась вверх по ее изношенным скрипучим ступеням. Под ладонью чувствовалась фигурная резьба перил.
Медленно, шаг за шагом, я продвигалась вперед и вверх. Да, все так, как во сне! Фонарь постепенно осветил бревенчатые стены, первый, самый длинный пролет, второй — поменьше, третий и… наконец, из темноты выплыли очертания двери.
Она была точно такая же, какой я увидела ее тогда в своем ясном видении — черная, высокая, покрытая слоем многолетней пыли.
