Стражи явились ко мне через полчаса, с трудом, но все-таки выдержали порцию моего недовольства. Кривились, корчились, харкали кровью, но выдержали.
Хорошо. Стражи — кулак любой стаи. Они должны справляться и выдерживать, иначе им не место в охране.
Я не тешу себя напрасными иллюзиями, мое положение в стае всего лишь чуть менее шатко, чем было в самом начале, после ухода отца. Это нормально. Я бы удивился скорее, если было бы по-другому.
А еще удивлюсь, если Макклин не примет подачу. Как и я, волк любит крученые мячи, чем сложнее, тем лучше. Развлекаться оборотень тоже любит.
Я вышел на крыльцо, провожая взглядом, еле перебирающих ногами волков, и нахмурился. Начало пятого утра, а в окнах больницы на первом этаже горит свет. Здание хорошо видно отсюда, оно стоит почти напротив моего дома, на центральной дороге.
И я мог поставить сотню на то, что знаю, кто сейчас сидит в кабинете Фрэн.
Бартон никогда не умела вовремя остановиться. По крайней мере не в том, что касалось ее способностей или лечения.
Я сбежал вниз, направляясь к темному зданию, не отрывая взгляда от окон. Волки в этой части поселка спали, приглушенно горели кое-где фонарики на лужайках, поскрипывала на ветру чья-то калитка, ветер доносил до слуха басы и крики вечеринки.
Эм на вечеринки обычно не ходила…
Она постоянно пропадала за учебниками, в своих колледжах и спец школах. Когда мы дурачились на озере, сутками пропадали за видеоиграми, надирались в доме на утесе, Эмили-зануда-Бартон училась. С каким-то непонятным мне колюче-отчаянным усердием. Отвратительно-розовый рюкзак сменился кожаным, все чаще вместо учебников в руках начал появляться ноутбук, волосы с каждым годом становились все короче и все ярче, а наши споры ожесточеннее, но в остальном в поведении Эм ничего не менялось. Бартон оставалась все такой же строгой всезнайкой, не совершающей ошибок и не прощающей слабостей ни себе, ни другим.
Лечила Эмили так же, как и училась — до потери сознания… Как правило собственного.
Я прекрасно помнил, как пять лет назад она достала с того света беременную Анну и ее еще не рожденного щенка, а потом корчилась от боли у меня на коленях и просила ее отвлечь. Отвлечь… Потому что ничего не помогало…
Я дернул ручку двери и вошел в кабинет, желая высказать упрямой волчице все, что я о ней думаю, и силой, если понадобится, оттащить домой.
Но слова так и застряли на языке, плюхнулись чем-то тяжелым в желудок.
Эмили уснула за столом, перед открытым ноутом, за ее спиной тихо шуршали, работая, какие-то приборы, мигали лампочками.
