— В сердце честь, в стволах погибель!!!! Корвос ва а морир аги!!! — Треск эскарлотской речи хорошо ему удавался, воронью должно было понравиться предсказание скорой смерти!
В голове загудело, невидимые плотные ладони легли на уши, но тем ярче, жарче разгорелся в груди отчаянный, злой восторг. То разинул пасть и пыхнул пламенем бессменный кэдианский дракон! Ответом Берни стал драконий рёв, от которого бы стоило скалам стоило содрогнуться, сбросить от страха к подножию комья земли и глины, стряхнуть с себя воронишек.
Скачка перешла за грань, став полётом, битва наступала на пятки, но драконьи крылья быстрее вороновых! Берни пустил пулю в собравшегося спрыгнуть на него эскарлотца, вынул новые пули, но тут сияние долины померкло, схлынуло. Единственный видимый глазу блеск был от чёрных стволов, виднеющихся из-за плетня ограждения. Пушечных стволов. Оссори натянул поводья, заставляя Витта сбавить бег за сто триттов до цели. Раз, два… Четыре! Четыре толстых ствола между колёс, окруженные прячущейся за плетнём орудийной прислугой, перегораживали въезд в Солеад. Оссори сощурился, уловил, как один за другим занимаются огнями факелы пушкарей.
— Об этом хотел сказать Хью! — крикнул сзади Энтони под хлопок выстрела. Небось, снова прикрыл ему спину, но искупит ли это срамные речи?
— Рассредоточьтесь по стенам скал! — приказал Берни в рог и шпорами пустил Витта вперёд, к сумасшедшей и потому победной затее. — Захватим пушки!
— Придурок! Стой! Берни! Нет!
— Да, да, да, Тихоня!
Расстояние тритт за триттом сминалось под копытами Витта, сабля взрезала загустевшее от крови марево.
Мы правы — враг не прав!
Вороны отпрыгнули от пушек, сравнявшись цветом рож с пылью.
В сердце честь, в мечах погибель!
Оссори привстал в стременах, пригнулся к конской шее, прыжок!
Его вытолкнуло вперёд и вверх. Оглушило грохотом. Голову сдавило чем-то тугим и жгучим, разорвало изнутри от слепящей боли. И всего его поглотил непроглядный вороний мрак.
2
Ему помнилось, что на шлеме были вырезаны медвежьи головы.
Некогда они создавали орнамент, полосы сверху вниз, расставленные в нескольких нийях друг от друга. Теперь медвежатки спрятались.
Некогда промежутки между полосами были гладкими, как бочок яблока. Теперь их изрыли вмятины от чиркнувших пуль и ударов стали.
Некогда поля шлема лихо загибались спереди и сзади, уходили вверх выпущенным медвежьим когтем. Теперь коготок покорёжился и больше никого не уколет.
Лавеснор перековал шлем Рональда Оссори по своему образцу, украсил кровью, гарью и пылью. Не оставил он и панцирь, устроив так, чтобы в бою тот не защищал, а мешал, сдавливал живот, бока, грудь. В конце всего Берни снял его и сел сверху, положив на мшистую плиту у входа в долину Солеад. Чудно́, что рог остался висеть на шее, разве что покрылся копотью, а сабля сумела вернуться в ножны. Лавеснор забыл о них, потому что отвлёкся на то, что было Оссори стократно дороже военных игрушек? Его драгуны. Его полк. Его душа. Лавеснор забрал это. Сомкнулся красными глыбами надгробий вокруг павшей тысячи и ждал, пока виновник придёт её оплакать.
