Гарсиласо почувствовал, как горят уши. Плеснувшие перед глазами краски миниатюр из «Бестиария королевы Розмарины» чуть было не встали между ним и благочестием, учтивостью и послушанием.
Издав ломкий смешок, Розамунда Морено выпустила его руку и толкнула узкую дверь в покои беглого принца:
— Твой отец хочет увидеть тебя, и только попробуй разбить ему сердце.
Гарсиласо тихонько вздохнул, мать ли, мачеха, каждой он был одинаково не мил.
— Король, отец мой, я готов исповедаться. — Наверное, это плохая затея — представать перед ним, точь-в-точь повторяя слова, с которых Райнеро начинал покаяние.
— Приблизься к нам, сын наш. — Король стоял у окна, сосредоточенный и будто возвышенный, каким всегда бывал во время молитвы. Атлас колета до предела натягивался на могучей спине и, казалось, был готов затрещать от неосторожных движений, но то, что обсмеял бы старший принц, младший счёл признаком подлинного величия. Король должен не клониться к земле, а выситься над этим миром, тянуться ко Всевечному, что осенил его властью. Так сказал Донмигель, и коль скоро теперь Гарсиласо суждено унаследовать корону отца, может же он рассчитывать и на его стать?… — Тебя не должно было оказаться в часовне той ночью, но коль скоро Всевечный захотел, чтобы ты воочию узрел позор, павший на дом Рекенья, не мне противиться воле Его. Быть может, раскол в семье лишь укрепит её.
— Я буду благочестив, учтив и послушен, — слова прозвучали заученным уроком, но придали смелости наконец приблизиться. Показалось, он сошёл в склеп. О Франциско Рекенья шептались, что он весьма искусно избавляется от своих врагов. Его наследник мог
добавить, что и от близких — тоже. В комнатах Райнеро не было ничего от самого Райнеро. На кровати не осталось ни балдахина, ни простынь, распахнутый шкаф устрашал пустыми провалами, но самое ужасное случилось с молельней. Через открытую дверцу Гарсиласо видел образ Пречистой, завешенный чёрной тканью, и свечи, горевшие будто за упокой души.
— И коль скоро Всевечный назначил тебя не только нашим наследником, но и участником нашего правосудия, ты должен постигнуть несколько истин. — Конечно, причина, из-за которой отец завёл этот разговор, ужасна, но… как же Гарсиласо не доставало именно отца, не фанатика. Фанатик отравлял радость земной жизни. Отец же отражал стеклянным глазом свет, пуская солнечных зайчиков, и учил, как разобраться в жизни и с честью понести своё новое бремя. — Прежде всего, престол Рекенья для Рекенья. Душа моя холодеет при мысли, что чужак с поганой кровью мог воссесть на него.
