— Что вы, — к удовольствию Альды, кларет не успел остыть. — То, откуда оно взялось, заинтересовало бы его в последнюю очередь. Рональд обозвал его осадным орудием. Но я не поняла, какие действия во время осады можно было бы совершать с его помощью… — Стыдный румянец, зачем он лёг ей на щёки? Рот быстро выговорил: — Но мне и не положено понимать, я просто затворница, довесок к своему славному мужу.
— Альда, вы слишком строги к себе. — Ей очень нравились эти губы. Тонкие, наверное, жёсткие, они одинаково естественно кривились в лёгкой усмешке и улыбались искренне и мягко. Они произносили слова, которые Альда не могла услышать ни от кого другого. И всё же пришлось попросить их сомкнуться.
— Пейте мой кларет, Дисглейрио. Пока он не покрылся коркой льда. Ведь вы стоите вблизи от мессиры Ледышки.
— Пусть отсохнет язык у того, кто сказал о вас такое. — Ей очень нравились его глаза. Они часто моргали, открывая внимательному постороннему взгляду длинные ресницы. Те смягчали жёсткость, хищность лица. И всё же пришлось перестать любоваться ими.
Рональд, если узнает, не простит Альде уже то, что она принимала от его недруга подарки и пускала в дом. Вражда между ними началась до того, как Альда вышла замуж и перебралась в Григиам. Она заставала только проявления этой вражды. Одно из них и свело Альду в знакомстве с графом Рейнольтом. Супруг привёл представлять её ко двору, а капитан королевской охраны перед частной аудиенцией у короля велел графу Оссори сдать оружие и обождать. Приступив к службе на днях, капитан ещё не знал о привилегиях «кузена Берни». В королевской приёмной разразилась суматоха, скандал, Рональд чуть не кинулся на «наглеца» со шпагой. Придворные возмущались, «Оссори пришлось прорываться с боем! Его облаяли! Кто советовал бешеную псину королю?» Альда помнила трагическое лицо Дисглейрио, когда недоразумение разрешилось. Помнила, как, робея от собственной смелости, на мгновение сжала его руку и убежала вслед за супругом. Её выходка положила начало прекрасной дружбе.
— Так какую сказку вы хотите послушать? — Слушать можно было бы что угодно, хоть теорию фортификации по Иоганну Зильцбальду, если это будет рассказано низким голосом Дисглейрио Рейнольта.
— Теперь уже я доверюсь вашему вкусу. — Альда отсалютовала гостю кубком и потянулась за песенником, что замечательно вписался в состав книжного колеса.
Указательным пальцем Дисглейрио насмешливо огладил вычеканенного на кубке медведя, отпил, и вдруг по черноте сорочки плеснуло багрянцем вина и звёздочками бадьяна. Дисглейрио зашипел, пальцы метнулись оттянуть сорочку от кожи. Ахнув, Альда взяла у него кубок, отставила оба на пустую полку в колесе. Платок, нужен платок, но у неё нет платка… Сгодится ли ладонь? Альда поднесла её к пятну на чёрной сорочке, оно растекалось слева от треугольного выреза, стянутого шёлковым шнуром. Словно обожглась, отдёрнула, что она вытворяет? Но оставить гостя без помощи?
