— Я оставил на произвол судьбы своего принца в тёмный для того час, хотя присягал следовать за ним даже в Залунный край.
По ту сторону окошка с резными образами добродетелей послышались перекаты яростного дыхания. Наверное, король снова пожалел, что не бросил камергера в темницу, не казнил. Ведь проку с того было меньше, чем шерсти с паршивой овцы. Котронэ не сообщил ничего ценного на допросе, что устроили ему по возвращении в замок, наутро после той ночи, когда бежал принц Рекенья. Котронэ не раскаивался ни в чём действительно важном на исповеди неделю спустя. Что за грешных чудес ожидал от него Заступник Веры, если камергер не покидал Айруэлского замка и находился на виду? Единственное, в чём действительно стоило покаяться, так это в том, что он обещал помощь своему принцу и не привёл её. Сам всевидящий Клюв ви Ита не знал подробностей драки в забытой деревушке у Амплиольских гор. Райнерито расправился в одиночку с солдатами, возглавляемыми бывшим маршалом? Невозможно. Упросил бывшего маршала помочь ему? Может быть. Заставил шантажом, силой? Вполне. Вообразить, что кровавая расправа случилась по воле бывшего маршала, Сезар не осмеливался. Не такой человек вырастил сирот Котронэ, не такого человека до самозабвения любила тётя Оливия. Он бы не напал первым, он бы только… отвёл от сына удар.
— Твой грех не в том, что ты покинул своего сеньора, — заговорил король Франциско медленно и не совсем разборчиво, будто словам противился язык. — От присяги коему мы, к слову, избавляем тебя. Но в том, что упрекаешь себя за это. Ещё.
— Месяц не посещал я месс, а когда посетил, то уснул на проповеди. — Сезар согрел дыханием озябшие руки, летняя погодка сбежала из этого забытого Девой города вслед за принцем.
— Прощаем.… Но только на первый раз. — Заступник Веры сделал паузу. Сезар стиснул между колен враз похолодевшие руки. Какую бы «епитимью» не наложил на него этот жадный до покаяний исповедник-обжора, камергер не выдаст ни единой тайны своего принца. Ни единой собственной, которая касалась бы принца. — До того, как мы обратимся ко Всевечному и всем святым за отпущением грехов для твоей слабой, падкой на соблазны души, мы должны знать.… Доподлинно знать.… Служа своему сеньору, который ныне разбил наше отцовское сердце.… Не позволял ли ты склонять себя… к греху мужеложства?
— Ва-а-аше величество… — лелея облегчение и в то же время пересиливая невообразимую усталость, Котронэ повернул голову к окошку и послал сквозь высечку исполненный осуждения взгляд. Коронный у него, по словам Райнерито. — Вам ли не знать, что его высочество любит лишь женщин? И любит… чересчур.
