Завтра наступит, я знаю | страница 26
К тому же, всю жизнь она была неисправимой реалисткой, даже не допускающей в своем присутствии пустопорожние разговоры о мистике, колдовстве, порчах, сглазах, приворотах… То ли сказывалось жесткое атеистическое воспитание, то ли вспоминалась печальная судьба Олега, так и закончившего дни в палате с мягкими стенами, вопящего что-то о Князе Тьмы, но ирреальному или эфемерно-волшебному в жизни Регины места не было. Говорят, в видениях и галлюцинациях чаще всего воплощаются затаившиеся страхи или навязчивые идеи; так вот, ни о чем подобном, чему совсем недавно оказалась свидетельницей, она не мыслила. Ни о себе, дьявольски красивой, чего невозможно было не заметить, хоть, вроде бы, каждая черточка лица лже-Регины не изменилась ни на йоту; ни о каких-то сверхвозможностях… А как еще назвать владение неким жезлом, высасывающим из людей жизненные соки? Откуда это все взялось? Откуда? И, наконец, самый идиотский вопрос: почему это случилось именно с ней?
Но как бы то ни было — она сбежала. И чувствительнейшая, как оголенный нерв, интуиция подсказывала, что удрала вовремя и не зря. Что крепкие ноги, натренированные на утренних пробежках, сослужили ей верную службу, унеся без раздумий подальше, не дожидаясь приказа от затуманенной головы. Впрочем, и голова… хм… похоже, работала, раз уж сообразила прикупить билет в направлении как можно дальше, да на ближайший поезд. Вот только память, чтоб ей, опять подвела.
Ничего. Она найдет какую-нибудь безопасную нору, отсидится в тишине и покое, приведет в порядок и себя, и мысли — и подумает, как жить дальше. Все наладится.
До Сочи ехать еще полтора суток. Так что можно обустраивать берлогу прямо сейчас. И залечь хорошенько в спячку, благо, проводница, кажется, дама адекватная, все поняла правильно, тревожить не станет. И хоть бы никто не подсел, хоть бы…
Хоть бы все это закончилось! И никогда, никогда больше…
Чаю она все-таки дождалась. Почти залпом залила в себя два стакана и как-то разом отмякла. Возможно, виной временному душевному покою оказались дивные мельхиоровые подстаканники, обжимающие граненые емкости с крепким горячим напитком? С детства Регина обожала ездить поездом, и подстаканники — непременный атрибут спокойной и, в своем роде, ритуальной вагонной трапезы — показались ей вдруг добрым знаком. Там, в детстве, все было хорошо. Правильно. Там остались папа и мама — добрые, заботливые, понимающие… А вот в ее двенадцать лет, все как-то разом поменялось. Сперва между родителями будто черная кошка пробежала. Потом… все, вроде бы, наладилось, но вот проложенная стервой-кошкой разделяющая борозда навсегда залегла, оказывается, между подрастающей Региной и любимыми и любящими ее людьми. Откуда-то в их обращении появилась жесткость. Властные нотки. Наставления. Команды. Поначалу девочка слушалась их по привычке, удивляясь переменам, потом… стала бояться. И хоть за все время до окончательного ухода из дому до нее и пальцем не дотронулись, ее до сих пор не оставляло ощущение, что не послушайся она хоть раз — случилось бы что-то страшное.