Философские арабески | страница 18
Поражает ясностью постановки вопрос у Пиррона.
Секст-Эмпирик повествует:
«Первым уроком является различие организации животных, благодаря которому у различных тварей возникают различные представления об одном и том же предмете и одним и тем же предметом вызываются различные ощущения».
То же и с людьми: страдающий желтухой видит белое жёлтым. Это уж совсем, как у Маха, с приёмом сантонина («Анализ ощущений»). Таким образом здесь сразу утверждается двоякий субъективизм: 1) индивидуальный (желтуха, дальтонизм и т. д.); 2) общечеловеческий, родовой. А что же такое вещи в себе? Что они такое вне этих двух субъективных окрасок? Что они — объективно?
Хор отвечает: не знаем. Скептики: не знаем. Агностики: не знаем. Кантианцы; не знаем. Все они: и не будем знать; ignoramus, ignorabimus[69]. Ах, какие страсти-мордасти!
На троп[70]Пиррона мудро отвечает Гегель, который, несмотря на свой идеализм, благодаря крайнему объективизму этого идеализма, стоит на грани своей противоположности, материализма, и потому часто бьёт агностиков и кантианцев тяжёлым артиллерийским боем. Итак, Гегель:
«Но если они (скептики, Пиррон) и уничтожают чувственную одинаковость и тождественность и, следовательно, уничтожают эту всеобщность, то на смену ей выступает другая всеобщность, ибо всеобщность или бытие заключается именно в том, что мы знаем, что в набившем оскомину примере страдающего желтухой ему это кажется таким-то цветом, т. е. мы знаем необходимый закон, согласно которому для него наступает изменение в ощущении цвета» (История философии. Т. Ⅱ)[71].
Это превосходный ключ к проблеме, истинно-диалектический подход к ней. «Вещь в себе» и человек, объект и субъект (поскольку он есть) связан, находятся в определённом отношении. Если объект остаётся тем же, а субъект меняется, и мы знаем специфическую организацию субъекта и