Казалось, он встревожился, что случалось крайне редко, и Мартин ободряюще улыбнулся.
— Продавать я не хочу, — вздохнул он. — Дорасти бы до него, чтобы и впрямь подходить друг другу.
Лорейн пришла с работы, и Барри тут же молча испарился.
«Эти двое понимают друг друга куда лучше, чем я их, — подумал Мартин. — Интересно, слышала она мои последние слова? А впрочем, не все ли равно?».
Связь, канал, частота вызова, что бы там ни было, открывалось, где бы Каския ни находилась, раз в пять дней, иногда днем, как в первый раз, но чаще за полночь. Мартин не раз спрашивал, который час там у них, но чужой способ измерения времени не смог бы, видимо, уложиться у него в голове. Они часто болтали до рассвета, затем Мартин тихонько возвращался в кровать к Лорейн, стараясь поспать хоть пару часиков перед работой. Такой распорядок выматывал, но он приспособился.
Общение давалось Каскии с каждым разом все легче, и Мартин поинтересовался, как ей удалось так быстро освоить язык, ведь всего несколько недель назад она и не подозревала о его существовании.
«Должно быть, хороший учитель ты», — бросила она небрежно, а на вопрос, смог бы он так же выучить её язык, ответила совсем непонятно: «Как ты можешь». — То ли в очередной раз забыла вопросительный знак, то ли перевод оказался неточен.
Не то чтобы она ни о чем не спрашивала, напротив, просто засыпала его очаровательными, а иногда поразительными вопросами. Интересовалась мельчайшими подробностями его жизни: когда, где и как он спал, какие овощи и фрукты продавал, есть ли на его планете «нилдры». Мартин так и не понял что это, но сильно подозревал, что уровень планеты — или их держат в домах? — без «нилдров» ниже плинтуса.
Сама она больше всего любила говорить о своём домашнем питомце по кличке Фертигосичферт, если верить буквам на экране. Шустрый и ласковый зверёк наподобие хорька или белки любил, когда ему чешут спинку и щекочут брюшко, а иногда прятался за скалой или на деревьях, заставляя хозяйку искать. Рассказы эти порядком затягивались, и Мартину не терпелось сменить тему, так что временами он даже прокручивал космический текст, не читая. В то же время они бывали такими нежными и неподдельно трогательными, что наворачивались слёзы.
«Иногда он всё, что у меня есть, — написала однажды Каския, — а иногда нет. Ты».
Отсутствие вопросительных знаков оставляло простор для фантазии, и при желании можно было вообразить, что иногда именно он, Мартин, для неё важнее всего на свете. Ему очень хотелось в это верить.
