— Очнулся, наконец-то. — Улыбнувшись, сказал он. И все ночные мороки рассеялись без следа. Ишмак снова почувствовал себя цельным и здоровым, только словно очнувшимся от длинного сна.
— Долго я болел? — спросил он.
— Неделю.
— Неделю? — Ишмак с изумлением огляделся по сторонам. Он лежал на кровати в небольшой комнате, которая скорее напоминала тюрьму или подземелье.
— Где я?
— В заброшенных подземельях под нашим лагерем.
— Я в плену? — Спросил Ишмак. Ничего другого ему просто в голову не приходило.
— Нет. Что ты! — Удивлённо ответил Женя. И Ишмак был рад услышать такой ответ. После долгой и тяжёлой болезни, после пребывания на грани яви и сна, ему было просто хорошо увидеть что-то настоящее, реальное. Он с радостью смотрел на Женю и слушал его речь. Только Ишмаку было странно, что Женя, который ненавидел его, вдруг изменился. Может это ловушка? «Да и пусть!» — подумал Ишмак. Он устал от вечных опасений, от тринадцатилетней игры в прятки со всем миром. Нет уж, пусть будет так, как должно быть.
А Женя что-то говорил про лагерь, про сердов, про войну. Ишмак его почти не слушал. Он вслушивался в себя, искал в своём сердце рану, но нашёл лишь только шрам. Рана затянулась. Он уже не чувствовал той всеобъемлющей боли, как в тот день. Он словно смог посмотреть на себя со стороны и вспомнил как когда-то говорил Наташе: «Книга только тогда Книга, когда в ней есть и смешное и грустное, есть и боль и радость, и смерть и надежда, когда герои умирают, но остаются вечно жить в памяти и сердцах других людей». А что такое день? Всего лишь страница Книги Жизни. И Ишмаку вдруг стало легко, как будто что-то отпустило его. Он почувствовал, понял и прожил за мгновенье душой, что жизнь это всего лишь книга, которую пишет кто-то сильный и могущественный, заставляя людей плакать и смеяться. А потом Он закроет книгу, и эта написанная жизнь кончится, и начнётся настоящая. И Ишмак улыбнулся своим мыслям, своему пониманию, потом перевернулся на другой бок. Он ещё услышал, как Женя тихонько вышел, закрыв за собой дверь, а потом провалился в сон.
II
Он проспал весь вечер, ночь и утро, а, проснувшись, обнаружил, что в помещении вдруг стало светлее. Сверху, через маленькое отверстие, которое он не заметил вчера, проникал луч света. В нём, смешно кружась, играли пылинки, взлетая и садясь на тяжёлый дубовый стол. Ишмак попытался встать. На удивление, ему это удалось. Он даже не чувствовал усталости, как будто и не метался неделю в беспамятстве. Одежда его висела на спинке стула, что стоял рядом с кроватью. Он оделся и принялся подробно осматривать своё жилище. Это была старинная комната, а вовсе не тюрьма, как почудилось ему вчера. Только и стены и пол и потолок были сложены из старого кирпича, чуть ли не времён Катаклизма. Слева от него стояла кровать, рядом стол и стул. Видно было, что они принадлежат этой комнате и являются её неотъемлемой частью. Кровать была массивная, деревянная, с затейливой резьбой, и, казалось, вросшая в пол. Окон в комнате не было. Только один источник света — зарешеченное отверстие в потолке комнаты, скорее всего вентиляционное. Свет из него падал лишь на середину комнаты, оставляя углы тонуть в темноте. Ишмак поискал глазами дверь. Не через оконце же величиной с голову, к нему приходил Женя. И дверь обнаружилась, на границе света и тьмы, за столом.
