— Ишмак! — Он обернулся. Над ним стоял Женя. — Надо выкопать могилу.
— Да. — Только и смог ответить он. Голос его дрожал, руки и ноги отказывались слушаться, а в голове гудело.
Пока они копали могилу, в голове крутились обрывки разговора с Мареком. Тогда, после встречи у реки, он рассказал другу о Наташе и своих чувствах. И он бы не вспомнил об этом разговоре, если бы не последние слова Марека. Получается, что его друг подарил ему возможность любить, купил своей жизнью. А он опять ничего не мог сделать, ничем не мог помочь.
На свежий холм, над могилой Марека, он положил незабудки, в изобилии росшие здесь, на прогалине.
— Прощай, Марек! — Ишмак сжал в руке его воинскую бирку. Заходящее солнце слепило глаза, освещая маленький холмик и букет незабудок на нём. Ишмак встал с колен, медленно отвернулся от могилы, и побрёл прочь.
ЧАСТЬ 3. Война
I
Ишмак не знал, куда ему теперь идти. Дома его ждала смерть от рук Дарка, а в Сердию вернуться он не мог, да и не хотел — зачем подставлять Ирину Григорьевну. Оставалось одно — прятаться. Но прятаться вечно он не мог. Тогда он остановился, в надежде решить, что дальше делать, но мысли не слушались его, разбегаясь. Ему было настолько всё равно, он так устал бороться и прятаться, что хотелось сейчас лечь на эту землю и умереть. Неужто в его жизни было мало боли? Зачем ему ещё одна? Он молил о помощи и не слышал ответа. Он настолько был увлечён своими мыслями и своей болью, что чей-то голос, зовущий его, прозвучал словно издалека, и Ишмак не сразу понял, что он говорит.
— Ишмак, пошли с нами! — Голос принадлежал Жене. Ну что-ж! Это был выход. Не надо думать, не надо решать. Что будет потом, его волновало мало, ему просто как-то надо было пережить «сейчас». И он согласился, и побрёл за Женей и его другом.
До ночи они прошли немало лиг по лесу. Когда разбили привал и стали готовиться ко сну, Ишмак не сел, а свалился на землю. Ему было плохо, голова кружилась, в глазах темнело, всё тело горело, а окружающий мир словно был подёрнут дымкой. Наверное, сказалась и переправа через реку и невиданное напряжение этого дня. Вечером он лёг, а встать утром уже не смог.
Может быть, он бредил, Ишмак не помнил. Очнулся он, судя по всему, в каком-то помещении. Темнота вокруг была такая, что хоть глаз выколи. А может быть он просто ослеп? Он пошевелился, напрягая изо всех сил глаза, чтобы разглядеть хоть что-то. Тут же послышался какой-то шорох и, вдруг, загорелся свет. На столе, в подсвечнике, стояла свеча, роняя зыбкий неверный свет. Возле неё, наполовину скрытый темнотой, сидел Женя.
