— Но как же так, Боллингтон!.. Вы поступили как сущий мерзавец, Боллингтон!
— О да, скандал, да и только, — подтвердил «сущий мерзавец».
— Ну ладно, оставим это. Но что было потом с этой миссис Макарти?
— С миссис Макарти? Но, Тернер, я ни разу не видел ее с тех пор, ни разу, я… я забыл о ней… Да, так вот, я бродил по улицам, пока не обнаружил, что нахожусь в районе доков и что внезапно совсем стемнело; не знаю, право, это был еще не вечер, но и не сумерки — день как будто замер на время, да так и не обрел себя. Там, на дороге, сотни механических катков скользили, пыхтели и выпускали пары — да что там, казалось, их были тысячи; в гавани мерцали фонари, вагонетки и кэбы громыхали вокруг катков, уныло сеялся дождь, и все куда-то спешили. В доке я увидел пароход, стоявший под погрузкой; он носил имя «Забавный», и знаете, какой забавный груз опускали в трюм? Целые тонны чудовищно толстых цепей со звеньями не меньше глубокой тарелки, а также два-три мебельных фургона. Но уж во всяком случае, для меня ничего забавного тут не было, я испытывал отчаяние, тревогу и сам господь ведает, что еще. Я не знал, что бы мне хотелось сделать, у меня не было никаких намерений, и вдруг я каким-то непостижимым образом оказался у кассы и купил билет до Ливерпуля на это самое судно; короче говоря, я сел на пароход. Я был столь же несчастен, сколь исполнен решимости. На борту царила мерзость запустения, и когда наконец мы отчалили, пена за кормой вздулась такими отвратительными пузырями, как будто этот пакостный пароходишко вытошнило и он старается убежать как можно дальше от своего столь неприглядного шлейфа. Ранним утром прибыл я в Ливерпуль, но там не остался — это такой шумный город, кругом трамваи, троллейбусы и чайные лавчонки. Я просидел на вокзале битый час — несчастный, одинокий, самый несчастный человек на свете. Мне хотелось отдохнуть хоть немного, хотелось мира, душевного покоя, но вокруг стоял нескончаемый скрежет и грохот сцепляемых товарных платформ, и этот грохот довел меня до того, что я чуть было не заорал на носильщика. На некоторых платформах было написано слово «Крифф» — я помню это, и все вокруг, казалось, твердило: крифф, крифф, крифф. Я и по сей день не знаю, что означает это слово, было ли то название станции, или торговой компании, или фабрики, но я запомнил его на всю жизнь. Ну вот, я устремился в Лондон и привел в порядок свои дела. Днем или двумя позже я отправился в Саутгемптон, где вступил на борт уже другого судна, которое вышло в море, а вернее, было выведено из дока маленьким, как крыса, буксиром, как будто состоявшим лишь из трубы да гудка. Так я оказался в Америке, где прожил почти четыре года.
